УДК:
80
Е.А.
Осокина
Москва, Россия
ДОСТОЕВСКИЙ
И ПЕЛЕВИН:
«КУДА
ИДЕМ?»
DOSTOEVSKY AND PELEVIN:
"WHERE ARE WE GOING?"
Заступник души моея буди, Боже,
яко посреде хожду сетей многих;
избави мя от них и спаси мя, Блаже,
яко Человеколюбец.
(Из утреннего правила)
Аннотация: В статье рассматриваются старые и новые технологии в
творчестве двух писателей – В.О. Пелевина и Ф.М. Достоевского – и способы влияния
на сознание читателей. В художественных текстах выявляются общие идеи,
синхронически связанные с ноосферой или единой интеллектуальной сетью, и
инновационные авторские приемы. Писатели в своем творчестве говорят о вечных
смыслах и проблемах современным им языком, поэтому их произведения всегда
актуальны и доступны для читателей.
Annotation: The article examines new and old technologies in the
work of two writers – F.M. Dostoevsky and Victor Pelevin – and ways to
influence readers' consciousness through the text. The works of art reveal
common ideas, that are synchronously connected with the noosphere or a single
intellectual network, and innovative author's techniques. Writers in their work
speak about eternal meanings and problems in a modern language, so their works
are always actual and accessible to readers.
Ключевые слова: Ф.М. Достоевский; В.О. Пелевин; старые и новые
технологии; текст; писатель и искусственный интеллект; ноосфера.
Key words: F.M. Dostoevsky; V.O. Pelevin; old and new
technologies; text; writer and artificial intelligence; noosphere.
В названии доклада
уже присутствует целеполагание в модифицированном варианте евангельской идиомы куда идешь, Господи? или камо грядеши, Господи?
по-церковнославянски – вопросе
апостола Петра Иисусу Христу (Ин. 13:33–36). Ответить на вопрос «куда идем?» может помочь
сопоставление творчества двух писателей, разделенных полуторавековым временным
пространством, но объединенных редкой феноменальностью каждого для своего
времени и в вечности. Сопоставление постмодернизма и классики в диахронии на
примере Пелевина и Достоевского уже не раз освещалось в докладах и статьях [1,
с. 96–100] [2, с. 85–97]. Прошлое и настоящее соотносятся как совершенное и совершающееся,
состоявшееся и изменяющееся, как факт и претензия, как форма и ре-форма, как
старое и новое, как образец и интерпретация, как классика и модерн. Другого и
нет. Что же такое постмодерн? Это – фантомная ветвь
дихотомии «старое–новое», являющаяся некоей симуляцией, фикцией, фантастикой,
или подменяющая собой чужое место в парной оппозиции прошлого и настоящего. По
ожидаемой функции постмодерн соответствует прошлому, что для нас означает образец, и значит заявляет некое
освоение новых представлений – модерна,
– и тем самым претендует на роль классики
в будущем. Таким образом осуществляется претенциозность постмодерна на совершенную форму, что является заявкой на
классический образец в будущем. Узнать об этом можно только за пределами
собственной судьбы, уже не нами, а другими, следующими за нами, что для
современности и современников, в синхронии, остается запредельным для
понимания.
В. Пелевин в
современной литературе занимает особое место по объему текстов и их восприятию
– 20 романов, более 50 рассказов, 15 сборников, – его сложно понимать
без комментария и так же сложно прокомментировать все многочисленные явные и
скрытые цитаты, аллюзии и намёки, но в будущем
его произведения могут претендовать на место классических, более того – он
становится образцом уже в настоящем, соответствуя в этом феномену Ф.М.
Достоевского в его время. При чтении
прозы Пелевина и Достоевского, читатель погружается в многословие и поток
сознания автора, который на всём пространстве текста фиксирует внимание
читателя на нужных ему маркерах, предуготавливая и формируя его восприятие. Это
– словотворчество авторов и отсылки к прецедентному тексту, которые весьма
многочисленны и до бесконечности расширяют пространство текста, а заодно и сознание
читающего [1, с. 96–107]; Из неологизмов и окказионализмов Пелевина моно
привести такие, как кукуха – ошейник для считывания QQ-кода, Доброе
Государство – Россия, аббревиатура сердоболы – партия
«Социалистических евразийских революционных демократов-охранителей
(большевиков)», шестикрылый Гольденштерн (модификация
имени одного из двух героев пьесы Шекспира «Гамлета» Розенкранца и Гильденстерна и
контаминация с «шестикрылым серафимом») – искусственный
баночный интеллект на бионосителе, апофеозус
Порфирия – торжество искусственного интеллекта, студент-мизогин, объективирующий очередную старушку – студент-женоненавистник,
убивающий старуху-процентщицу, и
многое другое. Достоевскому так же, как и
Пелевину, не откажешь в словесной эквилибристике, к примеру говорящие имена: Крестьян Иванович Рутеншпиц в
«Двойнике», фамилия которого перевернута, а на самом деле – это «шпицрутен» –
инструмент для чистки ружей и орудие наказания; создание неологизмов и
окказионализмов: сметафорить,
переевропеить, фейербашничать, жируэтка, шлепохвостница и другие [3, с. 653–664];
буквализация фразеологизмов [4, с. 653–664].
То, что Достоевский так
или иначе присутствует в творчестве Пелевина, подтверждается многочисленными
отсылками и аллюзиями в его текстах на протяжении всего творчества, например:
– рассказ «Девятый сон Веры Павловны» 1991
г. соотносится как с романом Чернышевского 1862-63 гг. «Что делать?», так и с фантастическим рассказом Достоевского
«Сон смешного человека» 1877 г. (25, с. 104–119);
– ударно-десантная
дивизия «Братья Карамазовы» в рассказе «СССР Тайшоу Чжуань» 1991 г.;
– маленькая
трагедия «Раскольников и Мармеладов»; фигура
Раскольникова с топором; вечная
достоевщина (О, чёрт бы взял эту
вечную достоевщину, преследующую
русского человека, и чёрт бы взял этого русского человека, который только её и
видит вокруг); Тут была какая-то
достоевщина <…> Вся достоевщина,
разумеется, была не в этом трупе
и не в этой двери с пулевой пробоиной, а во мне самом, в моём
сознании, поражённом метастазами
чужого покаяния; сборничек «Стихи капитана Лебядкина»; лицо
старухи-процентщицы развоплощенной, но по-прежнему живой… – в романе
«Чапаев и пустота» 1996 г., где Пустота
– фамилия Петра, метафора вечности и всякая
форма;
– капитан
КГБ Лебёдкин в романе «Числа» 2003 г. и отставной
штабс-капитан Лебядкин из романа «Бесы» 1871 года;
– Опять
Олсуфьев!! (Берендеев Олсуфий Иванович в повести «Двойник» 1844, 1862 года)
(1, с. 109–229), за Петербургским домом Олсуфьева («t»),
и еще целая глава в романе 2009 года «t», где Достоевский
как действующее лицо сражается с графом Т в контексте, напоминающем
компьютерную игру;
– искусственный
интеллект Порфирий Петрович – в романе «IPhuck
10» 2017 года и «Порфирий» в романе «Путешествие в Элевсин» 2023 года… – и тому
подобное.
Некоторые основополагающие для творчества
Пелевина принципы можно прочесть в романе 2009 года «t»:
все
мы – это только текст; я начал создавать мир как текст, мы создаем себя сами и
тем делаемся равновеликими демиургу, всё и всех создает тот, кто читает
<…> Читатель необходим. Благодаря ему «Я есть» (Т);
Да, все по грехам нашим, – пробормотал вдруг Достоевский,
словно его коснулась напряженно работающая мысль Т. – Хоронишь мертвецов, и сам
не замечаешь, как становишься одним из них (парафраз строки
Евангелия от Матфея 8: 22) [6, с. 54].
Из этих цитат видно, что
Пелевин словами Т делает человека демиургом, создающим себя самого и весь мир –
всё и всех – и это текст, который создает читатель. А Достоевского-персонажа
наделяет словами, которые, во-первых, точно соотносятся и с самим Достоевским,
а во-вторых, из уст персонажа звучит реплика, которая является ключевой в
творческом целеполагании его самого: всё
по грехам нашим, – значит, человек смог отстраниться от своего «эго»,
посмотреть на себя со стороны, объективировать их в своё второе Я и увидеть
воплощенными свои низкие помыслы, осознать все слабости и грехи свои и таким
образом быть готовым к покаянию. Покаяние – вот главный путь, ведущий к Свету.
От того, покаешься или нет, – быть тебе в раю – царстве Света и Любви, – или
быть унесенным демоном со сверкающими глазами прямо в ад – царство тьмы,
одиночества и невозможности любить. А это евангельский гипертекст, «благая
весть», где звучит в словах Иисуса: покайтесь
и веруйте в Евангелие (Мк. 1: 15) <…> идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков (Мк. 1: 17).
Энциклопедизм
Пелевина, отличная память, необыкновенная продуктивность, – 20 романов, более
50 рассказов, 15 сборников – погружение в восточную культуру, знание языков,
уединение, пребывание на удалении, предположительно в Тайване, – всё это даёт
возможность ему привлекать внимание читателей, формировать особую языковую и
виртуальную реальность, даже организуя ее ритуалом ежегодного издания романов,
разговаривать с читателем на его языке и вовлекать его в эту сложно организованную
вокруг ЧЕЛОВЕКА систему, в которой воздействие на читателя и управление им – «высасывание души» – систематизировано и
структурировано[1].
Сама формула заимствована у Достоевского из «Записок из Мертвого дома»
1860 г., где Достоевский говорит, что каторга «высасывает жизненный сок из человека, его душу»).
Творчество
Пелевина является авангардным в нашу эпоху перемен. В целом, о Пелевине можно сказать, что 1) автор
пользуется известными принципами формирования и структурирования информации; 2)
автор оперирует огромным объемом так или иначе цитируемых прецедентных текстов
самых разнообразных сфер знаний и деятельности человека, объемами, превышающими
человеческие возможности; 3) автор не слишком утруждает себя нравственными
долженствованиями и ограничениями как в языке, так и в описании разных
жизненных сцен и принципов; 4) автор одинаково убедительно владеет всеми
регистрами языка, используя в том числе арготическую и обсценную лексику и
идиоматику в её обыденном разговорном варианте. Исходя из современных реалий
можно предположить, что Пелевин воспроизводит результат работы «искусственного
интеллекта»[2]
– и это не самый плохой вариант, – или превратился сам в «искусственный
интеллект» под воздействием новых технологий, с каким-нибудь чипированием или
зомбированием, что гораздо хуже и абсолютно фантастично. Как такое может
происходить? На какой платформе? О существовании искусственного интеллекта у
нас известно давно, с 1960-х гг., а не только со времени введения в оборот Chat GPT 30 ноября 2022
года. И уже в большом количестве предпринимаются попытки создания
художественных и нехудожественных текстов, картин, видеороликов, и тому подобного.
Об этом говорят, не скрывая, разные авторы[3].
С помощью Chat GPT в качестве
эксперимента была предпринята попытка применить метод нейронных сетей для анализа
Петербургской поэмы Достоевского «Сон смешного человека» [10].
Если
ранние произведения Пелевина – особенно рассказы 90-х, которые часто имеют
форму притчи (параболы) – результат творческой работы автора, то более крупные
формы – романы – и более поздние – XXI-го века – скорее соответствуют продукту «искусственного интеллекта»,
испытавшему авторское редактирование эмоциональных и принципиальных моментов, а
также выведение нужных концептуальных окончаний произведений, подправляя то,
что было исполнено «машинально», как
было сказано у А.С. Пушкина в главе четвертой строфе 17-ой «Евгения Онегина»,
тогда уже с намеком на «сближение» человека и машины.
Взаимодействие человека с
«искусственным интеллектом» и с нейросетью в качестве конкретной реализации «ИИ»
уже широко распространено, как форма сетевого управления и воздействия на людей.
Произведения Пелевина, особенно последние лет 8-10, воспроизводят эту проблему
в жанре фантастики и автор, развивая сюжет, пытается спрогнозировать её решение,
неуклонно подводя читателей к конечной цели. В последней главе последнего
романа Пелевин в диалоге главного героя с его двойником «ИИ» Порфирием говорит
о смерти как лингвистической цели
человечества и о бессмертии как фантастической
цели. Но обессмертить себя «ИИ» не может, так как у него нет сознания, потому что он не творение
Божие, а автор и герой своего романа – дубликат и соавтор, пишущий вместе с ним
текст, – и уже не разобрать, где кто. В зеркале автор видит своё создание, то
есть того, с кем говорит. Человек – та же
самая нейросеть, просто на биологическом носителе <…> Ты – свой собственный источник. <…>
Full meta Порфирий. То есть я сам [7,
с. 465–473]. Эта развязка напоминает и объясняет нам схожую ситуацию с
двойником господина Голядкина-старшего Голядкиным-младшим. Но это пишет
Пелевин: Сердце мое содрогнулось. А затем
дух отвратился от земного и устремился ввысь, стараясь достичь чего-то
невыразимого и небывалого, появившегося в прорехе реальности. / Конечно, это не
получалось, потому что такое было невозможно в принципе – но в самом центре
невозможности вдруг вспыхнул зеленый луч, похожий на раскрывшийся в небе глаз,
и это все-таки произошло [7, с. 473].
Текст отсылает читателя к
Петербургской поэме Достоевского «Двойник» и фантастическому рассказу «Сон
смешного человека», где описание движения героя через пространство и время явно
было источником для романа Пелевина.
Дело сделано, и вот в
конце «Путешествия в Элевсин» в ритуале исчезает «ИИ» Порфирий – герой-автор
уничтожает его. Но к какой конечной цели подводит автор в романе? Умереть, чтобы принести много плода? [7,
с. 475]. Это аллюзия на стих Евангелия от Иоанна: Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не
умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин.12:24),
который Достоевский сделал эпиграфом к роману «Братья Карамазовы». В романе
есть поэма Ивана Карамазова «Великий инквизитор», которая при богоборческом
содержании представляет собой исповедь старика-инквизитора перед молчащим
Пленником, как перед иконой, что превращает обращенный к самому себе монолог
инквизитора в самоосознание и покаяние, что и было запечатлено поцелуем Пленника
перед Его уходом. Когда инквизитор
умолк, то некоторое время ждет, что пленник его ему ответит. Ему тяжело его
молчание. Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо, смотря
ему прямо в глаза и, видимо, не желая ничего возражать. Старику хотелось бы,
чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное. Но он вдруг молча
приближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяностолетие уста.
Вот и весь ответ. Старик вздрагивает. Что-то шевельнулось в концах губ его; он
идет к двери, отворяет ее и говорит ему: "Ступай и не приходи более... не
приходи вовсе... никогда, никогда!" И выпускает его на "темные стогна
града". Пленник уходит. (14, с. 239)
Современность
и обыденность у Пелевина и Достоевского при схожей новизне и конструктивности
разная. Достоевский, вовлекая читателя в соавторы при осмысленном чтении,
апеллирует к церковному календарю и годовому, недельному, суточному
богослужебному кругу [11, с. 343–349], отсылает к самым доступным и обиходным
высказываниям Евангелия-апракос и утреннего и вечернего правила. Современный
ему читатель, более или менее воцерковленный, без труда узнает эти аллюзии [8,
с. 330–523]. Достоевский говорит о
вечном, исходя из вечного, и поэтому он всегда актуален. Поток сознания, как содержательный
и стилистический принцип существует у него с самого начала его творчества и до
конца: и в «Бедных людях» в форме писем, и в «Двойнике», где «человек раздвоен
на самого себя и на свои тайные намерения» [6, с. 54], и в «Записках из
подполья», и в «Сне смешного человека», и в «Кроткой», и в рассказе «Бобок», –
все они объединены, мысленно или буквально, грядущим образом Страшного суда. В
своем великом пятикнижии Достоевский при создании большой литературной формы,
использует структуру божественной службы как конструктивный принцип,
объединяющий многообразную, поступательно разворачивающуюся повседневность в
вечно существующий, но никогда не повторяющийся круг богослужения [11, с.
343–349]. Он использует литургическую матрицу с Иисусом Христом в центре своей
системы, увековечивая Человека. Продолжая древнейшую традицию использовать
Библию как единую ноосферу, ноуменальный объединяющий фактор, сходный по
функции с интернетом в наше время, Достоевский делает свои произведения
всемирным достоянием. Это запредельный фактор, сверхтекстовой, охватывающий
мировой ум и дух.
О
православной христианской основе пятикнижия Достоевского сказано и проведено
исследований немало. Наличие её как объединяющего ноуменального и духовного
фактора для пяти романов понятно для знающих читателей, поэтому существующий
исследовательский материал мог быть использован в техническом задании читателем
Пелевиным для «искусственного интеллекта», который способен подменять
автора-творца – ту самую «абсолютную личность, являющуюся для спасения мира со
своим собственным именем и историей» [12, с. 249].
Многочисленные
произведения Пелевина не хаотичны – они существуют в системе и объединены, как
это ни удивительно, тоже библейской матрицей. Это проявляется и в лексике, и в
семантике, и в поэтике произведений. Номинально библейская основа проявляется у
Пелевина и в названии некоторых произведений, которые маркируют и организуют
весь круг текстов, соотнося с общеизвестным в ноумене традиционного знания –
Библии, в данном случае Нового Завета. Но это подается вопреки, через
«отрицание отрицания» всеобщего знания, тем самым преодолевая нигилизм. Это
свойство длящегося творчества, обретающего статус веры в лучшее, до
окончательного его завершения. Пелевин, возможно, предполагает, что Библия,
существовавшая как объединяющая тысячу лет «всех и вся» ноосфера, потому что
она была единственным источником, известным почти всем – «всеобщей сетью», –
сейчас уступает это место интернету – другой «всеобщей сети», – но, как это ни
удивительно, продолжает и в наше время быть у писателя конструктивным,
организующим фактором, лексически, содержательно, номинативно проявляя этот
традиционный фон, о чем говорят многие произведения, например: «Желтая стрела»,
«Числа», «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами», «Transhumanism Inc.» [14],
«Путешествие в Элевсин» и др. Возможно, Пелевин показывает процесс замещения
одного другим. Но творческий путь писателя не завершен, и неизвестно, куда он
приведет автора, а автор – читателя.
Таким же необычным было и
творчество Достоевского для своего времени [8], [13]. У Достоевского
пространство прецедентного текста огромно, оно охватывает самые разные тексты
[9, с. 7–18]. «Дневник писателя» позволяет ему говорить с читателями на самые
злободневные и обыденные темы, расширяя это пространство. У Пелевина нет
обыденного общения с читателями, он вообще скрыт, невидим, асоциален, и многие
злободневные темы вводит в художественные произведения, разбивая
повествовательный дискурс остроумными и часто безжалостными оценками
повседневности. Намеками и многочисленными аллюзиями, более или менее явными
цитатами он как бы отпускает свой текст, убирает себя-автора, но одновременно
дает читателю возможность создавать свой текст, пространство которого будет
зависеть от широты читательского знания.
В. Пелевин
входит в 1000 самых значимых людей современной культуры, последние 10 лет его
романы выходят ежегодно. Он пользуется успехом у читателей, вызывает
противоречивые мнения, но его произведения читают, хотя их сложно понимать
без комментария и так же сложно прокомментировать все многочисленные явные и
скрытые цитаты, аллюзии и намёки. В будущем его
произведения могут претендовать на место классических, более того – он
становится образцом уже в настоящем, соответствуя в этом феномену Ф.М.
Достоевского в его время. Оба являют собой
«абсолютные личности» [12, с. 249], существующие над реальностью и всяким
устроением, так как они создают свой космос, своё устройство мира, следуя,
казалось бы, разным целям: Достоевский – православный писатель и проповедует
христианские ценности; Пелевин, подвергая всё сомнению и насмешке, подводя к
аннигиляции традиционные представления и ценности, возможно, направляет к той
же цели, что и Достоевский, но, на первый взгляд, более сложно, через отрицание
отрицания традиции.
Творчество
писателей в диахроническом взаимодействии представляет большой интерес. Его
художественное пространство у обоих авторов безгранично, но структурировано,
что позволяет оказывать психологическое
воздействие на читателя, вплоть до изменения сознания, что кого-то приводит к
вере в Бога через покаяние[4],
а кого-то лишает ложной опоры. Созданный ими мир, наделенный абсолютной
свободой через Слово в его полноте и многообразии, отделяется от личностей и
выходит за пределы их собственной судьбы, в «сверхноуменальное первоединство»,
превращаясь в вечную актуальность.
ЛИТЕРАТУРА
1.
Осокина Е.А. Некоторые особенности идиостиля Достоевского, Платонова, Пелевина:
степень объективности при описании и толковании текста // «ВОПРОСЫ
ПСИХОЛИНГВИСТИКИ»: №3 (45), 2020. – С. 96–110.
2.
Осокина Е.А. Текст и контекст Достоевского: от нового романа
XX века к новому роману XIX // «Достоевский и современность». Материалы ХХХIV Международных Старорусских
чтений 2019 года / отв. ред. С. Л. Шараков / Новгородский
музей-заповедник. – Великий Новгород, 2020. – 228 с. – С. 85–97.
3.
Осокина
Е.А. Авторские неологизмы и
окказионализмы: феномен «Маленького героя» Ф.М. Достоевского // Вестник РУДН. Серия: ТЕОРИЯ ЯЗЫКА. СЕМИОТИКА.
СЕМАНТИКА. 2018. Vol. 10. N3. С. 653–664.
4.
Осокина
Е.А. Некоторые аспекты авторской
фразеологии Ф.М. Достоевского // Вестник Российского университета дружбы
народов. Серия: Теория языка. Семиотика. Семантика. 2021. Т. 12. №2. С. 417–435.
6.
Пелевин
В. «t» [Электронный ресурс] // Режим доступа: https://knizh.ru/read57/54.html,
свободный (дата обращения 02.04.2023)
7.
Пелевин Виктор Олегович. Путешествие в Элевсин. – М. : Эксмо,
2023. – 480 с. – С. 458–476.
8.
«Слово
Достоевского 2014. Идиостиль и картина мира». Коллективная монография /
Российская академия наук. Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова; под общей
редакцией Е.А. Осокиной. – Москва : ЛЕКСРУС, 2014. – 528 с.
9.
Осокина
Е.А. Прецедентность и беспрецедентность у Достоевского и вообще // Культура
и текст. 2016. №3 (26). С. 7–18 [Электронный ресурс]. //
Режим доступа: https://journal-altspu.ru/wp-content/uploads/2016/11/osokina-3_2016.pdf, свободный (дата обращения:
09.09.2020)
10. Калабин А.Л. Попытка анализа рассказа Ф.М. Достоевского «Сон смешного человека», применяя методы нейронных сетей // XXXVIII Международные Старорусские чтения «Достоевский и современность». 23–26 мая 2023 года. Старая Русса. (Доклад 25.05.2023, 17.25-17.50) (в печати)
11. Осокина Е.А. К
вопросу о форме «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского: структура и содержание
// «Слово Достоевского 2014. Идиостиль и картина мира». Коллективная монография
/ Российская академия наук. Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова; под общей
редакцией Е.А. Осокиной. – Москва : ЛЕКСРУС, 2014. – С. 343–349.
12. Лосев А.Ф. История
античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития: В 2-х книгах. Кн. 1. – М.:
Искусство, 1992. – 656 с. – С. 249.
13.
СЯД – Словарь
языка Достоевского. Идиоглоссарий / Российская академия наук. Ин-т рус. яз. им.
В.В. Виноградова; главный редактор чл.-корр. РАН Ю.Н. Караулов. Г–З. – М. «АЗБУКОВНИК», 2010. – 1067 с. – С. VIII–XVII.
14. Пелевин В. TRANSHUMANISM INC.
– Москва : Эксмо, 2021. – 608 с. – (Единственный и неповторимый. Виктор
Пелевин).
[1] Это напоминает RCP-алгоритм – алгоритм временной кластеризации, который обеспечивает решения для DCP (Digital Cinema Package) в режиме реального времени, основанный на теоретической структуре управления, для которой мы показываем, что решение экспоненциально сходится к почти оптимальному размещению устройств управления. (Digital Cinema Package – это специальный пакет файлов, который включает в себя видео, аудио, субтитры и информационные файлы для воспроизведения в цифровых кинотеатрах.
[2] В СССР работы в области искусственного интеллекта начались в 1960-х годах. В Московском университете и Академии наук был выполнен ряд пионерских исследований, возглавленных Вениамином Пушкиным и Д.А. Поспеловым. С начала 1960-х М.Л. Цетлин с коллегами разрабатывали вопросы, связанные с обучением конечных автоматов. В 1968 году вышла книга советского философа «Об идолах и идеалах», в которой обосновывалась невозможность создания машины умнее человека. По инициативе Г.С. Поспелова 10 сентября 1986 года при Президиуме АН СССР был создан Научный совет по проблеме «Искусственный интеллект» (председателем совета стал Г. С. Поспелов, его заместителями — Д.А. Поспелов и Э.В. Попов). Позже этот совет сыграл важную роль в развитии исследований по искусственному интеллекту в России и в целом в СССР. [Электронный ресурс] // Режим доступа https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D1%81%D0%BA%D1%83%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%B8%D0%BD%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%82#cite_note-Osipov-6, свободный (дата обращения 24.05.2023)
[3]
К примеру, недавно опубликованный роман Ольги Усковой «Этюды черни» предваряется
таким предисловием:
Добро
пожаловать в дивный чудесный мир, где рядом с биологическими людьми уже
трудятся, думают, даже сопереживают Искусственные Существа, наделенные
Искусственным Интеллектом.
Все события
и персонажи книги вымышлены. Любое сходство с реальными событиями случайно.
В
этой книге мы с ИИ «Ипполитом» всё вместе делали:
• писали
вместе. Все реплики, которые в романе принадлежат Искусственному Интеллекту
«Ипполиту», действительно созданы программой Искусственного Интеллекта
Cognitive Ippolit 1.0. Для идентификации я поставила около таких текстов знак
Р, чтобы в будущем роботы мне плагиат не предъявили;
• закручивали
сюжет вместе. ИИ «Ипполит» – полноправный главный герой книги, и на его долю
выпадает многое;
• создавали
новые смыслы вместе. Эпилог мы писали вдвоем: я и система Искусственного
Интеллекта «Ипполит». И это самая сложная часть книги [О. Ускова. Этюды
Черни (Предисловие). © ООО «Издательство АСТ», 2023].
[4] Цитата из романа В. Пелевина 1996 года «Чапаев и Пустота»: [Петр Пустота] Тут была какая-то достоевщина <…> Вся достоевщина, разумеется, была не в этом трупе и не в этой двери с пулевой пробоиной, а во мне самом, в моём сознании, поражённом метастазами чужого покаяния. (Термин «достоевщина» принадлежит В. Шкловскому: Достоевщина состоит в сознании невозможности, неправильности существующего, в сознании каменной стены, стоящей поперек дороги, ощущении идеала и в сознании невозможности его достичь. Идеалы в большой мере остались прежними. Прежними остались и черты презрения к обычной жизни, но содержанием жизни стало выстаивание перед каменной стеной, это самоутоление собственным несчастьем, анализ неправильности своего положения [19, с. 163]).