Старая Русса
2017
Осокина Е.А.
РИТОРИКА
ДОСТОЕВСКОГО –
PRO
ET CONTRA
Тезисы
1. Для
характеристики особенностей авторского слова
необходимо обращать внимание на риторические фигуры, то есть особым образом
выделенные автором из поступательного развертывания текста слова в связанном
контексте других слов. К риторическим фигурам относятся фигуры мысли – уточнение мысли, чувства и образа; фигуры слова – переосмысление,
уточнение, детализация смысла, расположение, порядок; фигуры фразы или высказывания – способы членения речи и
параллелизация.
2. В
«Словаре языка Достоевского. Идиоглоссарии» для более полного описания
идиоглосс были выбраны повтор,
амплификация, градация, характеризм и
параллелизм. Допускалось выделение таких фигур, как парцелляция, зевгма и хиазм.
3. Проблема
любой фигуры речи в ее неоднозначности, в соединении различных фигур: фигура
речи соединена с фигурой слова или с фигурой смысла, – поэтому возникает
трудность при идентификации, так как необходимо тонкое чувствование этих
особенностей. Но интуиция не исключает формальных признаков идентификации,
иначе невозможно было бы разделение на эти самые фигуры. Именно формальные
признаки, наряду со смысловыми, и отмечались в опубликованной статье «Фигуры
речи».
4. Самая
структурированная фигура – параллелизм.
О
принадлежности параллелизма не только стихотворному тексту косвенно говорится в
книге М.Л.Гаспарова «Русский стих начала XX века в
комментариях» (М., 2001): стих отличается от прозы тем, что в прозе текст
членится на отрезки только синтаксисом, а в стихе – еще и дополнительным
членением, отмеченным особым образом (обычно – печатанием отдельными
строчками).
Вечером
рассыпет злато солнце;
Вечером
ко мне пришла ты, солнце!
Загляну
я в небо ночи – звезды;
Загляну
тебе я в очи – звезды…
(Вс.Курдюмов.
1914)
<…>
Наиболее яркий случай «синтаксического» деления – параллелизм: это
когда
смежные строки строятся по одинаковой схеме и перекликаются друг с другом
каждым или почти каждым словом. Предполагается, что именно параллелизм
был древнейшей формой стиха. (С.33)
М.Л.Гаспаров
– лучший знаток античной риторики, всех метров и ритмов – отмечает две
самые важные для нас особенности: 1) принадлежность параллелизма
прозе (а не только поэзии); 2) формальные, синтаксические и
лексические, основы выделения параллелизма.
Упоминание
о древности сразу отправляет нас к появлению термина параллелизм, связанного с
исследованием и публикацией библейского текста и разысканиями о словесной
структуре древнееврейской поэзии. Впервые на это обратил внимание английский
ученый Роберт Лаут при переводе «Книги пророка Исайи», опубликованном в 1778
году, назвав такие структуры «параллелизмом».
«Параллелизмом называю я соответствие
между одним стихом, или строкой, и другим. Когда в строке высказано суждение, а
к нему добавляется или под ним в другой строке располагается еще одно, подобное
или противоположное ему по смыслу либо близкое по форме грамматической конструкции,
то эти строки я называю параллельными, а слова и обороты, сообразующиеся друг с
другом в данных строках, называю параллельными членами.
Параллельные строки могут быть сведены к
трем типам: параллели синонимические, параллели антитетические и параллели
синтетические… Надлежит заметить, что данные типы параллелей постоянно между
собою смешиваются (усиливая, возвышая и укрепляя друг друга) и что смешение это
придает сочинению разнообразие и красоту. (Robert Lowth. Isaiah, X-XI. London, 1779. De sacra poesia hebraeorum. Oxford, 1753.)
…
***
5. Смысловые
и культурологические проблемы параллелизма
связаны с целесообразностью его актуализации. Понятно что библейский параллелизм особый, характеризует
поэтичность древнееврейского текста и необязательно свойствен другому тексту на
другом языке. Изыскания авторитетных ученых тем не менее приводят к мысли, что
структура библейского параллелизма успешно сохраняется при переводе и может
быть перенесена на другие по языку и форме тексты и даже сведена в более или
менее строгую типологию.
Узнавание
в текстах Достоевского разнообразных фигур речи, в том числе параллелизмов, имеющих древнейшую
традицию, и видение того, что это проявление и общего конструктивного принципа,
уходящего корнями также в глубокую древность, говорит о том, что они не
случайны, они есть, и можно даже вывести стилистические принципы их
использования (в «монотекстах»), что параллелизм
– это поэтический прием и выявление параллелизмов
в прозаических текстах Достоевского говорит о том, что тексты его не могут быть
написанными в спешке, что параллелизм
– это общий принцип построения произведений и воспроизведения двух позиций,
двух мировоззрений, двух онтологий, сосуществующих в текстах писателя.
Вопрос
теперь в том, что считать параллелизмами
у Достоевского, и насколько они соответствуют сути и форме того, что было
названо так епископом Лаутом в XVIII веке?
***
Памяти
замечательного человека,
руководителя
и наставника,
Юрия Николаевича Караулова,
посвящается
эта статья-воспоминание.
При всей этикетности
и формальности профессиональных отношений с Юрием Николаевичем, невозможно не
признать отношения неформального. Речь идет о симпатии, возникающей к нему
сразу же, с первой же беседы с ним. Потому и статья в память о нем складывается
в «неформат». Хочется воспроизвести ход событий и научных изысканий так, как
всё это шло, – своим чередом. Тем более что и сам Юрий Николаевич не чурался
философско-лирических отступлений в своих научных трудах. «жизнь научных идей,
вероятно, столь же прихотлива, столь же неравномерна, исполнена таких же
взлетов и падений, как и жизнь человеческая. Иногда, правда, может создаваться
впечатление, что научные идеи подвержены «изнашиваемости», амортизации чисто
механической и могут быть уподоблены поэтому какому-нибудь материальному
объекту неживой природы, например штреку угольной шахты, который после
выработки породы остается мертвым следом, застывшей траекторией прошлого
движения вперед. Однако с лингвистическими идеями дело обстоит не так». [21:
137]
Юрий Николаевич
не был моим учителем – у тех другие имена, – и моё научное мировоззрение
сформировалось до него и без него. Познакомилась я с ним в 1993 году, когда я
пришла устраиваться на работу в Институт русского языка им. В.В. Виноградова
РАН, который он тогда возглавлял. Я как древник-русист и отчасти классик пришла
из ИМЛИ им. А.М. Горького РАН, работать в котором я начала еще при аббревиатуре
АН СССР, в Отдел исторической лексикологии и лексикографии Словаря русского
языка XI-XVII века под
руководством дфн Г.А. Богатовой. В Словаре работали мои бывшие однокурсники по
филфаку МГУ, поэтому я пришла с некоторыми рекомендациями. Вот тогда меня и
привели в дирекцию. Юрий Николаевич появился со «свитой» и с большим портфелем,
как мне тогда показалось. Невысокий, спокойный, приветливый и необыкновенно
голубоглазый, он произвел впечатление. Но меня в институт не взял на ставку –
её не было, – а только на договор, дающий все возможности для работы. Позже,
когда я защитила кандидатскую диссертацию в 1996 году, меня взяли в «Словарь
русского языка XI–XVII вв.» на ставку.
Далее с Юрием Николаевичем, но уже не при его директорской должности, пришлось
столкнуться в Лексикографическом семинаре института, работавшем как лекторий
для всех, где лекции читали руководители крупных лексикографических проектов и
школ. Юрий Николаевич представлял школу ассоциативной грамматики и
лексикографии и авторскую лексикографию. Я как филолог-древник не слишком
вникала, но пару раз в течение нескольких лет с Юрием Николаевичем встречалась
по поводу написания статей в книгу по истории отечественной лексикографии. [22]
Тогда же узнала внутриинститутское прозвище его – «наш Златоуст». И в голову
мне не могло прийти, что скоро придется работать с ним и под его научным
руководством! Всё решил случай.
По неведомому
нам промыслу происходит в жизни неожиданный поворот при невероятном стечении
обстоятельств. Неисповедимыми, как мне казалось, путями привело меня в группу
Словаря языка Достоевского под руководством Ю.Н. Караулова. Удивило слово Идиоглоссарий, поинтересовалась
словником на предмет лексических заимствований – вот и оказалась на заседании.
Мой набор знаний по исторической лексикографии, древнерусской литературе и
классическая подготовка заинтересовали, видимо, Юрия Николаевича и он пригласил
меня в Идиоглоссарий – как раз шла подготовка к изданию первого тома «большого»
Словаря уже после издания пилотных проектных томов. Мне понравилась рабочая
атмосфера в группе, и я решилась попробовать новое, принять участие в создании
и издании первого тома Словаря языка Достоевского. Неожиданно для себя я оказалась
в сообществе достоевистов – уже через три месяца предложили сделать доклад на
Чтениях в Старой Руссе. И тема появилась – «Структура канона в романе «Братья
Карамазовы». Мои прежние гимнографические изыскания удачно воплотились на
текстах Достоевского – это вдохновляло, что и дало силы совмещать участие в создании
Идиоглоссария с основной работой в отделе исторической лексикологии и
лексикографии по созданию сводного электронного словника по древнерусским
памятникам XI-XVII веков, вплоть до
перехода в эту группу. Всё было поддержано
Юрием Николаевичем, заботливо, с протекцией, по-отечески.
Для первого тома
большого словаря была поставлена, в числе прочих, задача по оформлению и
представлению в словарной статье риторических особенностей языка писателя, авторский
синтаксис и красноречие, выраженные особой синтаксической и семантической напряженностью,
нарастанием определений и свойств в описании явления и предмета. Юрий
Николаевич называл такой способ нарратива музыкальным термином «крещендо». И
это было лучше, чем в изданной в 1997 году энциклопедии «Русский язык» под его
редакцией [12], где в статье «Фигуры речи» [12: 590–592] для семантических
фигур предлагались такие: 1) сравнение,
климакс (восходящая градация), антиклимакс (нисходящая градация), зевгма,
каламбур, антитеза и оксюморон; 2) для синтаксических фигур – «фигуры убавления» и «фигуры добавления» со сложными для
современного читателя греческими терминами; 3) параллелизм как «фигура речи, заключающаяся в тождественности
синтаксического строения двух или более смежных отрезков текста», включающая хиазм, анафору, эпифору и симплоку. Обращение в Идиоглоссарии к
музыкальному термину было излишне, так как в литературоведении имелась своя
разработанная терминология, как правило применительно к древним и классическим
текстам, но не только. В курсе древнерусской литературы было активно задействовано
понятие «плетение словес», а в терминологии – амплификация и параллелизм. При идентификации фигур речи у
Достоевского и были использованы эти термины, основанные на приеме повтора словесного, структурного,
смыслового. К таким формам добавились еще градация
и характеризм, парцелляция, хиазм, зевгма, инверсия, период – в общем всё
то, что привлекало внимание читателя своей заметной формой и было знакомо по
терминологическим словарям [5], [10], [12].
В хиазме:
[Д. Карамазов А. Карамазову] Красота! Перенести я притом не могу, что иной,
высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом
содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом
содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце
его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк
человек, слишком даже широк, я бы сузил. (БрК 100) Мы начинаем сознавать что интерес нашего сословия в народном
интересе, а народный интерес в
нашем. (Пб 18: 67) Ошибки сердца есть
вещь страшно важная: это есть уже зараженный дух иногда даже во всей нации, несущий с собою весьма часто
такую степень слепоты, которая не излечивается даже ни перед какими фактам,
сколько бы они ни указывали на прямую дорогу; напротив, переработывающая эти
факты на свой лад, ассимилирующая их с своим зараженным духом, причем происходит
даже так, что скорее умрет вся нация, сознательно, то есть даже поняв
слепоту свою, но не желая уже
излечиваться. (ДП 25: 5) – фигура речи, параллелизм с обратным расположением частей: ab – ba (в
отличие от обычного параллелизма: ab – ab). Обычно акцент в хиазме ставится на
третий член параллелизма. Часто хиазм используется как антитеза: «мы едим,
чтобы жить, а не живём, чтобы есть». Иногда содержит в себе парадоксальную
мысль: «Кто не знает, чего хочет, должен хотеть того, что знает» (Леонардо да Винчи). [15], [16].
В зевгме: Но через час, обыкновенно, он [Вельчанинов] уже презирал
свою мысль и смеялся над ней: «Эти скверные мысли ни на каком юге не
прекратятся, если уж раз начались и если я хоть сколько-нибудь
порядочный человек, а стало быть, нечего и бежать от них, да и незачем». (ВМ 10) [Автор некоей
маменьке] Именно, сударыня,
мне как нарочно несколько уже раз в жизни приходило на мысль, что в дипломатии,
то есть во всеобщей дипломатии, всех народов и всего девятнадцатого
столетия, чрезвычайно даже мало было умных людей. (ДП 25: 142) – фигура речи, при
которой наблюдается нарушение семантической однородности или семантического
согласования в цепочке однородных членов предложения или целых предложений,
создающее юмористический эффект, или эффект обманутого ожидания. [17]
В парцелляции: [Горянчиков] Только уж в последнее время, в самый почти день представления, все
начали интересоваться: что-то будет? как-то наши? что плац-майор? удастся ли
так же, как в запрошлом году? и
проч. (ЗМ 118) [Катерина] Меня?.. я дочь проклятая, я душегубка; меня мать
прокляла! Я родную мать загубила!.. (Хз 294) [Раскольников] Я вчера все деньги,
которые вы мне прислали, отдал... его жене... на похороны. Теперь вдова,
чахоточная, жалкая женщина... трое маленьких сирот, голодные... в доме пусто...
и еще одна дочь есть... Может быть, вы бы и сами отдали, кабы видели... (ПН
174) Тревожный взгляд его [Трусоцкого], как бы
спеша, проговорил [Вельчанинову]: «Не начинай говорить; нечего начинать; не за чем говорить...» (ВМ
100) [И. Карамазов А. Карамазову] Ну говори же, с чего начинать,
приказывай сам, – с бога? Существует ли бог что ли? (БрК 213) Начинаю
издалека, как бы самому через силу, путаюсь, делаю вид, что конфужусь ужасно, с
каждой фразой, и очень страдаю. (Пб 21:
178) – разделение знаком конца
предложения – «.», «!», «?», «...» - отдельных самостоятельных частей
высказывания внутри одного предложения. Создает особую интонационную и
эмоциональную выразительность.
Для характеристики
особенностей авторского слова необходимо
обращать внимание на риторические фигуры, то есть особым образом выделенные автором
из поступательного развертывания текста слова в связанном контексте других слов.
К риторическим фигурам относятся фигуры мысли
– уточнение мысли, чувства и образа; фигуры
слова – переосмысление, уточнение, детализация смысла, расположение, порядок;
фигуры фразы или высказывания – способы
членения речи и параллелизация. Терминология и система описания были предложены,
Юрий Николаевич попросил написать небольшое руководство по идентификации и
определению фигур. Написанное и предложенное практическое руководство было
одобрено и принято, но только Юрием Николаевичем – остальные авторы-составители
отнеслись к этому скептически и неодобрительно. Последнее слово было за
руководителем, и в структуре словарной статьи появилась подзона в зоне
сочинительной связи СЧТ2 как Примечания по представлению фигур речи. В Словаре
языка Достоевского для более полного описания идиоглоссы были выбраны иллюстрации
таких фигур речи, как амплификация, градация,
характеризм, параллелизм и парцелляция, соотнесенные с описаниями фигур
речи по средневековой риторике под редакцией М.Л. Гаспарова и с «Поэтикой» Р.
Якобсона [10; 9]. Конструктивной
основой для этих фигур является повтор,
который и сам является такой же фигурой речи – эпаналепсис: «А повтор – это слово, употребленное дважды ради
усиления». [11]
У Достоевского
это выглядело так.
В повторе: [Голядкин] У
Измайловского моста оно [обстоятельство с медведем] началось; вот оно
как началось... (Дв 192) [Раскольников] Ну началось, так и началось,
черт с ней и с новою жизнию! (ПН 86) [С.Т. Верховенский Липутину] Начинайте, начинайте же, говорят
вам! (Бс 80) [Сухонький старичок из сна А. Карамазова ему же] И ты, тихий, и
ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей. Начинай,
милый, начинай, кроткий, дело
свое!.. А видишь ли ты солнце наше, видишь ли ты его? (БрК 327)
В амплификации: Я промечтаю об
вас целую ночь, целую неделю, весь год.
(БН 109) Он [Ихменев] целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее,
торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с
ним, что он опять ее видит и слышит, – ее, свою дочь, свою Наташу! (УО 420)
[Ихменев] Мы пойдем рука в руку, и я скажу им: это моя дорогая, это
возлюбленная дочь моя, это безгрешная дочь моя, которую вы оскорбили и унизили,
но которую я, я люблю и которую благословляю во веки веков!.. (УО 422) Ночь
была ужасная, ноябрьская, – мокрая, туманная, дождливая, снежливая, чреватая
флюсами, насморками, лихорадками, жабами, горячками всех возможных родов и
сортов – одним словом, всеми дарами петербургского ноября. (Дв 138) [Ракитин
А. Карамазову] Бросить невесту, несравненную красоту, Катерину Ивановну,
богатую, дворянку и полковничью дочь, и жениться на Грушеньке, бывшей
содержанке старого купчишки, развратного мужика и городского головы Самсонова.
(БрК 75) – нагнетение однородных
членов предложения, с расширительным повтором, т.е. с увеличением эпитетов, с
уточнением свойств. Схоже с градацией.
Нашим
нововведением, более уместным параметром, было введено объединение двух сходных
фигур речи – градации и амплификации.
Для языка Достоевского в определенных случаях это было точнее.
В градации и амплификации: Но миг
проходит, и, может быть, назавтра же вы встретите опять тот же задумчивый и
рассеянный взгляд, как и прежде, то же бледное лицо, ту же покорность и робость
в движениях и даже раскаяние, даже следы какой-то мертвящей тоски и досады за
минутное увлечение... (БН 105) Я посмотрел на Матрену... Это была еще бодрая, молодая старуха, но, не знаю отчего,
вдруг она представилась мне с потухшим взглядом, с морщинами на лице,
согбенная, дряхлая... (БН 140) Вот ждем, прошла ночь, тоже бурная, вьюжная, и
тревога мне в душу запала. Отворила я окно - горит лицо, плачут очи, жжет
сердце неугомонное; сама как в огне: так и хочется мне вон из светлицы, дальше,
на край света, где молонья и буря родятся. (Хз 296) Она [Нелли] с волнением
рассказывала о голубых небесах, о высоких горах, со снегом и льдами, которые
она видела и проезжала, о горных водопадах; потом об озерах и долинах Италии, о
цветах и деревьях, об сельских жителях, об их одежде и об их смуглых лицах и
черных глазах; рассказывала про разные встречи и случаи, бывшие с ними. (УО
432) Ну как сравнить себя хоть одно мгновение с
таким существом, как светская девица, с таким утонченным совершенством, начиная с воспитания, с локонов, с
газового платья, с танцев, с повинности, с простодушной, но вместе с тем со
светской прелестью суждений и чувств ее? (ДП
23: 90)
В градации: Он [Иван Ильич] чувствовал, что впадает в самую эксцентрическую
чувствительность; он снова начинал
любить, любить всех, даже Пселдонимова, даже сотрудника «Головешки». (СА 31) Что
скажут о нем, что подумают, как он войдет в канцелярию, какой шепот его будет
преследовать целый год, десять
лет, всю жизнь. (СА 43) У меня тоже есть свой ангел-хранитель! И это – она, моя
дочь, подруга моих мыслей, моего сердца, князь! Она отвергла уже семь
предложений, не желая расставаться со мною. (ДС 344) Он [Раскольников]
проснулся весь в поту, с мокрыми от поту волосами, задыхаясь, и приподнялся в
ужасе. (ПН 49) Тревожный взгляд его, как бы спеша, проговорил: «Не начинай говорить; нечего начинать; не
за чем говорить...» (ВМ 100) [Аркадий] Он [Версилов] беспрерывно меня
перебивал, чуть лишь я раскрывал рот, чтоб начать мой рассказ, и начинал говорить совершенно
какой-нибудь особенный и не идущий вздор; говорил возбужденно, весело; смеялся
бог знает чему и даже хихикал, чего я от него никогда не видывал. (Пд 222) Начинаю издалека, как бы самому через
силу, путаюсь, делаю вид, что конфужусь ужасно, с каждой фразой, и очень
страдаю. (Пб 21: 178) В России с
Восточным вопросом каждый раз происходит нечто совершенно обратное, чем в
Европе: все тотчас же начинают
понимать друг друга яснее, всякий верно чувствует, чего хочет, и все чувствуют,
что согласны друг с другом; последний мужик понимает, чего надо ему желать,
точно так же как и самый образованный человек. (ДП 23: 107) Увидите, что он [идеал гражданского устройства] есть
единственно только продукт нравственного самосовершенствования единиц, с него и
начинается, и что было так
спокон века и пребудет во веки веков. (ДП
26: 165) – знаки препинания
синтаксически оправданны, но наблюдается семантическое усиление словосочетаний,
которые не обязательно являются однородными членами предложения.
В характеризме: При ней
еще находилась дочь, лет пятидесяти, вдова, с бельмом на глазу. (ДС 315) [Парадоксалист] Теперь же мне вдруг ярко представилась
нелепая, отвратительная, как паук, идея разврата, который без любви, грубо и
бесстыже, начинает прямо с того, чем настоящая любовь венчается. (ЗП
152) Сироты, сироты! – таял он [Лебедев], подходя. – И этот ребенок на
руках ее – серота, сестра ее, дочь Любовь, и рождена в наизаконнейшем браке от
новопреставленной Елены, жены моей, умершей тому назад шесть недель, в родах,
по соизволению господню... да-с... вместо матери, хотя только сестра и не более
как сестра... не более, не более... (Ид 202) [П.
Верховенский] Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет
Шигалев пускает и судорогу и все вдруг начинают поедать друг друга, до
известной черты, единственно, чтобы не было скучно. (Бс 323) Святейший
отец, верите ли: влюбил в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с
состоянием, дочь прежнего начальника своего, храброго полковника, заслуженного,
имевшего Анну с мечами на шее, компрометировал девушку предложением руки,
теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее, к здешней
обольстительнице ходит. (БрК 67) ::[Смердяков] На третьем-то почувствовал, что проломил. Они вдруг навзничь и повалились, лицом кверху, все-то в крови. Осмотрел я: нет на мне крови,
не брызнуло, пресс-папье обтер, положил, за образа сходил, из пакета деньги
вынул, а пакет бросил на пол и ленточку
эту самую розовую подле. (БКа 65) [Фетюкович] Да, эта совокупность ужасна; эта кровь, эта с пальцев текущая кровь, белье в крови, эта темная ночь, оглашаемая воплем «отцеубивец!», и
кричащий, падающий с проломленною
головой, а затем эта масса изречений, показаний, жестов, криков – о, это так
влияет, так может подкупить убеждение, но ваше ли, господа присяжные
заседатели, ваше ли убеждение подкупить
может? (БКа 167) Это обновление, новая жизнь, на иных нравственных основаниях.
(Пб 21: 144) Начинаю
издалека, как бы самому через силу, путаюсь, делаю вид, что конфужусь ужасно, с
каждой фразой, и очень страдаю. (Пб
21: 178) – отдельные слова и/или словосочетания дают зрительное или эмоциональное
представление, складываясь в картину, внутри предложения. Знаки
препинания синтаксически не оправданны. (ХАРАКТЕРИЗМ – это градация с
уточнением образа, в ряду однородных средств описания или выражения появляются
неоднородные; формально это выражается в использовании различных частей речи в
последовательном описании и неоправданность знаков препинания, их
необязательность – они пристутствуют для произвольного, эмоционального членения
последовательности с целью лучшего восприятия объекта.) [18]
В
параллелизме:
Бедная мадам Леотар, со слезами на глазах, в смущении начала объяснять ему все
дело, сказала, что она забыла обо мне, что к ней приехала дочь, но что
наказание само в себе хорошее, если продолжается недолго и что даже Жан-Жак
Руссо говорит нечто подобное. (НН 216) Ермак в диком остервенении, точа
булатный нож свой о шаманский камень. Мне нужно их крови, крови! Их нужно
пилить, пилить, пилить!!! (БЛ 53) Вверх и вниз всходили и сходили дворники с книжками под мышкой,
хожалые и разный люд обоего пола – посетители. (ПН 75) Богатство есть, но не Ротшильдово; фамилия честная, но ничем
никогда себя не ознаменовавшая; наружность приличная, но очень мало выражающая;
образование порядочное, но не знаешь, на что его употребить; ум есть, но без своих
идей; сердце есть, но без великодушия, и т. д., и т. д. во всех отношениях.
(Ид 384) А я скажу, и уже в последний раз, что тут бесчисленно много идеи и бесконечно много нового. (Пд
71)
В параллелизме и градации: Но
если они, во всеоружии своего строя и своей особности, своего племенного и
религиозного отъединения, во всеоружии своих правил и принципов, совершенно противуположных той идее, следуя
которой, доселе по крайней мере, развивался весь европейский мир, потребуют
совершенного уравнения всевозможных
прав с коренным населением, то – не получат ли они уже тогда нечто большее,
нечто лишнее, нечто верховное против
самого коренного даже населения? (ДП
25: 83)
– «Параллелизмом
называю я соответствие между одним стихом, или строкой, и другим. Когда в
строке высказано суждение, а к нему добавляется или под ним в другой строке
располагается еще одно, подобное или противоположное ему по смыслу либо близкое
по форме грамматической конструкции, то эти строки я называю параллельными, а
слова и обороты, сообразующиеся друг с другом в данных строках, называю
параллельными членами.
Параллельные
строки могут быть сведены к трем типам: параллели синонимические, параллели
антитетические и параллели синтетические…(Роберт Лаут. 1778 г.) [9]
Это определение более всего
соотносится с определением в Словаре литературоведческих терминов: (от греч. parallelos – идущий рядом) – аналогия, сходство, общность характерных черт;
однородное синтаксическое построение двух и более предложений или частей их
<…> [5],
в энциклопедии «Русский язык» [12].
Почему так важно
говорить о стиле писателя и об особенностях синтаксиса и паратаксиса? Как
известно, единственно возможной для чтения книгой на каторге был «Господа
нашего Иисуса Христа Новый Завет». [7] Если внимательно читать книгу, медленно,
слово за словом, то открывается многое, что остается незамеченным при беглом
чтении. У Достоевского была такая возможность медленного чтения, даже более
того – выучивания наизусть. Поэтому евангельское слово жило в нем, звучало.
Евангельский текст выстроен и организован, и в нем по своим формальным
признакам различается повествовательный текст и слова Иисуса. Слова Иисуса
представляют собой фигуры речи и выстроены по принципу параллелизма –
древнейшей поэтической формы.
Смысловые
и культурологические проблемы параллелизма
связаны с целесообразностью его актуализации. Понятно, что библейский параллелизм
особый, характеризует поэтичность древнееврейского текста и необязательно
свойствен другому тексту на другом языке. Изыскания авторитетных ученых тем не
менее показывают, что структура библейского параллелизма успешно сохраняется
при переводе и может быть перенесена на другие по языку и форме тексты и даже
сведена в более или менее строгую типологию. [19]
Узнавание в
текстах Достоевского разнообразных фигур речи, в том числе параллелизмов, имеющих древнейшую традицию, и видение того, что это
проявление и общего конструктивного принципа, уходящего корнями также в
глубокую древность, говорит о том, что они не случайны, они есть, и можно даже
вывести стилистические принципы их использования (в монологах), что параллелизм – это поэтический прием
и выявление параллелизмов в
прозаических текстах Достоевского говорит о том, что тексты его не могут быть
написанными в спешке, что параллелизм
– это общий принцип построения произведений и воспроизведения двух позиций,
двух мировоззрений, двух онтологий, сосуществующих в текстах писателя.
Библейские
параллелизмы как поэтический прием были освоены и стали узнаваемы в древнем
тексте при прочтении или дешифровке. Входя в другую языковую культуру, этот
поэтический прием приобретал местную окраску, сохраняя библейскую структурную
форму. Так этот прием становился не только декодирующим фактором, но и
креативным – порождающим свою местную поэтическую форму. Библейская основа
делала его узнаваемым в другом языке, что ассоциативно связывало со Священным
писанием и включало в мировую культуру. Итак, параллелизм как фигура речи – это надъязыковой феномен,
гипертекстовая конструкция, определяющая и раскрывающая способ создания текста,
обуславливающая способ узнавания и восприятия текста, являющаяся способом
передачи поэтической традиции и текста.
Риторическая
фигура зиждется на трех вещах: повтор,
узнавание и ритм. В этой триаде
происходит совпадение формы и содержания, что и отливается в фигуру речи и в
устойчивое выражение. Выявление
традиционной формы – узнавание, – в
письменном языке Достоевского сразу помещает его в эту традицию и запускает
механизм оценки поэтики писателя, сопоставляя узкий и широкий контекст обоих
текстов. В этом случае немалую роль играет обнаруженная новизна в содержании (=лексике), форме (=фигурах речи и риторике) и
приёмах. Эта новая сторона и становится характеристикой языка писателя,
мастерства и «картины мира».
Размещение этого
материала в ПРИМЕЧАНИЯХ к зоне СЧТ2 было
правомерно, несмотря на большой объем иллюстративного материала, но лучше было бы
относить эти ПРИМЕЧАНИЯ к обеим зонам – СЧТ1
и СЧТ2, так как обе зоны относятся к синтаксису, который изучает строй речи,
включая построение словосочетаний, предложений и текста, – тогда некоторые проблемы
отбора иллюстративного материала были бы решены, и не было бы противоречия в иллюстрации
слова в подчинительной и сочинительной конструкции, не было бы отсеивания интересного
материала. Другой вариант – создание отдельной зоны, например ФГР – «фигуры речи». Недостаток в том, что
могло отличаться от предыдущих трёх томов по оформлению Комментария, но и исключение этого материала вовсе недопустимо, так
как это полноценная разработка риторики Достоевского.
Проблема любой фигуры
речи в ее неоднозначности, в соединении различных фигур: фигура речи соединена с
фигурой слова или с фигурой смысла, – поэтому возникает трудность при идентификации,
так как необходимо тонкое чувствование этих особенностей. Но интуиция не исключает формальных признаков
идентификации, иначе невозможно было бы разделение на эти самые фигуры. Именно формальные
признаки, наряду со смысловыми, и отмечались в опубликованной статье «Фигуры речи».
Для наглядности привожу несколько примеров
особым образом оформленного высказывания:
Всевластного, премудрого, благого,
В трех свойствах три имущего лица. (Данте.
Ад. Песнь 3-я)
Войдите мной в град скорби без конца;
Войдите мной к погибшим безнадежно. (Данте.
Ад. Песнь 3-я)
Во всех примерах
есть разрастание – от двух и более – определения путем нагнетания, расширения,
однородных элементов – эпитетов, сравнений, признаков, то есть перед нами амплификация. Во всех примерах есть
усиление – нарастание – смысла, 1 и 3 – прилагательные – и это лучше назвать амплификацией, 2 – сущ. с предлогом – и
это более подпадает под градацию, и
там и там – определения. В 4-м примере к усиливающемуся по смыслу
обстоятельству добавляется анафора, и конструкция усложняется до параллелизма. Теперь важно назвать
слово, к которому эти примеры выписаны.
1-й: если слово «лес», то связь
подчинительная, но амплификация есть;
если слово «дикий», то связь сочинительная и слово задействовано в амплификации. (Как мы и пишем в наших
ПРИМЕЧАНИЯХ.)
2-й: если слово «шагать», то связь
подчинительная и есть амплификация; если
слово «кровь», то связь сочинительная и слово в амплификации.
3-й: слово «творец» – подчинительная
связь и амплификация; слово «благой» –
связь сочинит и в амплификации.
4-й: фигура фразы параллелизм поглощает амплификацию с градацией, любое слово
может быть названо в параллелизме, слово
«войдите» будет в подчинительной связи и градации.
Рассмотрим несколько примеров на
предмет отличия их друг от друга.
1.
В
темно-синем лесу, с трепещущими осинами, с роняющими листву дубами, с
вытканными мишенями паутины, с
зеленотравьем и шляпками грибов, было тихо и спокойно. (Градация.)
2.
В
темно-синем, мрачном, черном до слепоты, почти адском лесу очутился я на
полпути. (Избыточные определения относятся к одному слову – это амплификация, в зависимости от ключевого
слова может относиться к соч и подч связи.)
3.
В сосновом
лесу, на высокогорье, на дороге из сероватого песка, кустиками земляники
кое-где, среди сосен, выстроенных в шахматном порядке до бесконечности, и
забытых на стволах рожков серогонов, я вдруг почувствовал себя маленьким
мальчиком, идущим с бабушкой неведомо куда… (Характеризм.)
В предыдущих своих
работах [8] я говорила о базовой роли священного текста – всех его уровней – в
художественной литературе и в публицистике XIX
века, а в творчестве Ф.М. Достоевского – особенно. При таком слиянии –
современного языка и библейской основы, особенно того, что связано с
богослужебной формой, последованием как особой формой, соотносимой со
структурой и содержанием литературного произведения, говорит о создании
совершенной художественной формы, что неизбежно завершает классический этап в
русской литературе. После пяти романов Ф.М. Достоевского могло быть только
что-то другое, новое – им стала эпоха модерна.
Предложенная для
«Словаря языка Достоевского. Идиоглоссария» идентификация и способы иллюстрации
в Комментарии словарной статьи были одобрены Ю.Н. Карауловым и поддерживались
им, но не были одобрены другими авторами-составителями, поэтому остались в
Комментарии практически только в авторских словарных статьях с подписью «Е.О.». Первые три тома большого Словаря
изданы были с такими иллюстрациями в Примечаниях
к СЧТ2, но 4-й том «Н–По» издается
уже без Юрия Николаевича, под научной редакцией И.В. Ружицкого, и «фигуры речи»
претерпели существенные изменения и упрощения: параллелизм свели только к синтаксическому анафорическому
последованию, исчезла градация и характеризм. Риторическая терминология не
отражена в предисловии ко второму тому, она заменена терминами «синтаксис и
паратаксис». «Фигуры речи» в первоначальном виде с разработанной терминологией,
представленной в публикациях [6], [13], [14], «ушли» из Словаря вместе с Ю.Н.
Карауловым, замечательным руководителем и наставником. Царствие небесное.
Е.О.
СПИСОК
ЛИТЕРАТУРЫ
1.
Словарь языка Достоевского. Идиоглоссарий/ Российская академия наук. Ин-т рус.
яз. им. В.В. Виноградова; главный редактор чл.-корр. РАН Ю.Н. Караулов. А-В. –
М. «АЗБУКОВНИК», 2008. Г-З. – М.
«АЗБУКОВНИК», 2010. И-М. – М.
«АЗБУКОВНИК», 2012.
2. Шестакова Л.Л. Русская авторская лексикография: Теория, история,
современность. – М.: Языки славянских культур, 2011. – 464 с. – (Studia
philologica)
3. Иванчикова
Е.А. Синтаксис художественной прозы Достоевского. – М. «НАУКА», 1979.
4. Виноградов
В.В. О теории художественной речи. – М. «Высшая школа», 1971. С. 155.
5. Словарь литературоведческих терминов.
Редакторы-составители Л.И. Тимофеев и С.В. Тураев. – М. «Просвещение», 1974.
6. Осокина Е.А. Параллелизм:
риторика или поэтика, проза или стих, особый прием или система? // «Слово Достоевского 2014. Идиостиль и
картина мира». Коллективная монография / Российская академия наук. Ин-т
русского языка им. В.В. Виноградова; под общей редакцией Е.А. Осокиной. М.:
ЛЕКСРУС, 2014. С.
7. Евангелие Достоевского. [В 2-х т. Т.1]: Личный
экземпляр Нового Завета 1823 года издания, подаренный Ф.М. Достоевскому в
Тобольске в январе 1850 года. – М. : Русскiй Мiръ,
2010. – 656 с.
8. www.lenazar.narod.ru/ Статьи/
9. Robert Lowth. Isaiah, X-XI. London, 1779. De sacra poesia hebraeorum. Oxford, 1753 // Якобсон Р. Работы по поэтике. – М., 1987. С.101, 128.
10. «Стихи о фигурах красноречия» // Проблемы
литературной теории в Византии и латинском средневековье. М. «Наука», 1986.
11. Максимович
К.А. «О тропах, или об оборотах речи». Трактат Георгия Хировоска в
Изборнике Святослава 1073 года. Перевод и комментарий» // Историко-культурный
аспект лексикологического описания русского языка. Ч.1. М., 1991. С. 112–129.
12. Русский язык. Энциклопедия. Изд-е 2-е,
переработанное и дополненное. Глав. Ред. Ю.Н. Караулов. М., «Большая Российская
энциклопедия», 1997. – 704 с.
13. Осокина
Е.А. Фигуры речи в комментарии словарной статьи идиоглоссария Достоевского
// Материалы Всероссийской научной конференции «Слово. Словарь. Словесность:
Литературный язык вчера и сегодня (к 300-летию со дня рождения
М.В.Ломоносова)». Санкт-Петербург, РГПУ им. А.И.Герцена. 16-17 ноября 2011 г. –
СПб. «САГА», 2012. С. 95–101.
14. Осокина
Е.А. Фигуры речи в комментарии словарной статьи идиоглоссария Достоевского
// «Слово Достоевского 2014. Идиостиль и
картина мира». Коллективная монография / Российская академия наук. Ин-т рус.яз.
им. В.В. Виноградова; под общей редакцией Е.А. Осокиной. – М.: ЛЕКСРУС, 2014. С.
461–466.
15.
Литература
и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия. — М.: Росмэн. Под редакцией
проф. Горкина А.П. 2006.
16. Литературная энциклопедия: Словарь литературных
терминов: В 2-х т. / Под редакцией Н. Бродского, А. Лаврецкого, Э. Лунина,
В.Львова-Рогачевского, М. Розанова, В. Чешихина-Ветринского. — М.; Л.: Изд-во
Л. Д. Френкель, 1925.
17. Учебный словарь
стилистических терминов. – Новосибирск: Новосибирский государственный
университет. О. Н. Лагута. 1999.
18. Словарь литературных терминов. http://literary_terms.academic.ru/
19. Э. Нюстрем. Библейский энциклопедический
словарь. СПб., 1997.
20. ПСС – Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений
в тридцати томах. – Л.: «Наука», 1972–1986.
21. Ю.Н.
Караулов. Русский язык и языковая личность. Изд-е 4-е, стереотипное. – М.,
2004. – 264 с.
22. Отечественные лексикографы XVIII–XX вв. Под ред.
Г.А.Богатовой. М., «Наука», 2000. – 510 с.
УСЛОВНЫЕ
СОКРАЩЕНИЯ НАЗВАНИЙ
ТЕКСТОВ
ДОСТОЕВСКОГО
|
Бб |
Бобок |
|
БЛ |
Бедные люди |
|
БН |
Белые ночи |
|
БрК |
Братья Карамазовы (Т. 14) |
|
БКа |
Братья Карамазовы (Т. 15) |
|
Бс |
Бесы (Т. 10) |
|
ВМ |
Вечный муж |
|
ГП |
Господин Прохарчин |
|
Дв |
Двойник |
|
ДК |
Деловая
корреспонденция |
|
ДП |
«Дневник
писателя»(1873–1881 гг.) |
|
ДС |
Дядюшкин сон |
|
ЕС |
Елка и свадьба |
|
ЗЗ |
Зимние заметки о летних впечатлениях |
|
ЗМ |
Записки из Мертвого дома |
|
ЗП |
Записки из подполья |
|
Иг |
Игрок |
|
Ид |
Идиот |
|
Кр |
Крокодил |
|
Кт |
Кроткая |
|
МГ |
Маленький герой |
|
ММ |
Мужик Марей |
|
МХ |
Мальчик у Христа на елке |
|
НН |
Неточка Незванова |
|
Пб |
Статьи
1845–1864 гг., 1873–1878
гг. |
|
Пд |
Подросток |
|
Пл |
Ползунков |
|
ПН |
Преступление и наказание |
|
Пс |
Письма
(личная переписка) |
|
РП |
Роман в девяти письмах |
|
СА |
Скверный анекдот |
|
Ср |
Слабое сердце |
|
СС |
Село Степанчиково и его обитатели |
|
СЧ |
Сон смешного человека |
|
Тх |
Бесы (Глава «У Тихона». Т. 11) |
|
УО |
Униженные и оскорбленные |
|
Хз |
Хозяйка |
|
ЧВ |
Честный вор |
|
ЧЖ |
Чужая жена и муж под кроватью |