DICENDO DISCIMUS:

СПб 2013                                                                                                     Елена Осокина

 

DOCENDO DISCIMUS:

можно ли «навязать православие»

при чтении Достоевского*

 

Мир сотворен в некоторой Богообразности –

он имеет на себе Божественную печать.

 (Православный катихизис. Еп. Александр

(Семенов-Тян-Шанский. М. 1990. С. 7, 13.)

 

Вопросы: как удается Достоевскому совмещать всеохватность и мельчайшую подробность бытия; как удается ему захватить внимание и чувства читающего; как удается ответить всем внимающим на все жизненно важные вопросы, – остаются самыми интересными. Ответ заключается в православном сознании писателя. Цель моего доклада – показать сложность христианского мироустройства, сведенную в сознании каждого православного христианина до сущей простоты. Поэтому филологическое содержание доклада приближено к богословскому, что по значению одно и то же.

 

Гибель народу без Слова Божия (БрК 265)

 

- и этой фразой из романа Достоевского декларируется необходимость приобщения к Богу, потому что навсегда не приобщенным к Богу остается дьявол, который, как известно, «с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». (БрК 100)

[Д. Карамазов А. Карамазову] Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. Я, брат, очень необразован, но я много об этом думал. Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды. Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. Черт знает что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, знал ты эту тайну иль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с богом борется, а поле битвы сердца людей. А впрочем, что у кого болит, тот о том и говорит.

И если возникает сомнение в вере и Бог устраняется, то на это место тут же приходит дьявол Пословица : «Свято место пусто не бывает!» – как раз об этом.

На последнем, XV-м, Международном симпозиуме «Достоевский и журнализм»  прозвучало мнение, что мы «не читаем друг друга», да и не слышим, в общем-то. Но  стоило только прислушаться, как тут же было услышано о «навязывающих православие». Эта формула абсолютно некорректна, поэтому я и вынесла ее в заглавие, чтобы поговорить об ответственности перед словом. Потому что если мы – специалисты-профессионалы, филологи и историки позволяем себе такое, то что ждать от остальных?

Говорить о «навязывании» православия, значит ни теоретически, ни практически  ничего не понимать и не знать о православии, хотя почти на каждой проповеди в храме так или иначе священник говорит о свободном волеизъявлении человека здесь и сейчас, потому что:

17Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода.

18Мы же все открытым лицем, как в зеркале,

взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ

от славы в славу, как от Господня Духа.(2Кор 3)

И не то что дьявол, но и сам Господь Бог не может заставить человека сделать выбор. Грехопадение поэтому и произошло. И эта модель повторяется в земной жизни.

Не говорить о православной основе в творчестве Достоевского или даже отрицать ее – это все-равно что исключать муку при выпечке хлеба. Как слово «православие» звучит у Достоевского? По частоте употребления оно невелико – вместе с прилагательным 143 раза. Но по истинности смысла – твердость позиции.

Ну какой в самом деле наш народ протестант и какой он немец? И к чему ему учиться по-немецки, чтобы петь псалмы? И не заключается ли все, все, чего ищет он, в православии? Не в нем ли одном и правда и спасение народа русского, а в будущих  веках и для всего человечества? Не в православии ли одном сохранился божественный лик Христа во всей чистоте? И может  быть, главнейшее предызбранное назначение народа русского в судьбах всего человечества и состоит лишь в том, чтоб сохранить  у себя этот божественный образ Христа во всей чистоте, а когда придет время, явить этот образ миру, потерявшему пути свои! (21:59)

***

Если б г-н Авсеенко действительно понимал то, что он написал о вере народной, спасшей Россию, а не выписал бы у славянофилов, то не оскорбил бы народа тут же сейчас, обозвав его чуть не сплошь ”кулаком и мироедом“. Но в том и дело, что эти люди ровно ничего не понимают в православии, а потому ровно ничего не поймут никогда и в народе нашем. Знает же  народ Христа  бога своего, может быть, еще лучше нашего, хоть и не учился в школе. (22:113)

***

Разглядеть, что это не Европа, а другое существо, и приглашали славянофилы, прямо указывая, что западники уравнивают нечто непохожее и несоизмеримое и что заключение, которое пригодно для Европы, неприложимо вовсе к России, отчасти и потому уже, что все то, чего они желают в Европе, – все это давно уже есть в России, по крайней мере в зародыше и в возможности, и даже составляет сущность ее только не в революционном виде, а в том, в каком и должны эти идеи всемирного человеческого обновления явиться: в виде божеской правды, в виде Христовой истины, которая когда-нибудь да осуществится же на земле и которая всецело сохраняется в православии. Они приглашали сперва поучиться России, а потом уже делать выводы; но учиться тогда нельзя было, да, по правде, и средств не было. (23:41)

                                               ***

Мало того, в Москве дошли до понятия, что всякое более близкое общение с Европой даже может вредно и развратительно повлиять на русский ум и на русскую алею, извратить самое православие и совлечь Россию на путь погибели, ”по примеру всех других народов“. (23:46)

                                               ***

Это, наконец, потребность быть прежде всего справедливыми и искать лишь истины, Одним словом, это, может быть, и есть начало, первый шаг того деятельного приложения нашей драгоценности, нашего православия, к всеслужению человечеству, – к чему оно и предназначено и что, собственно, и составляет настоящую сущность его. (23:47)

***

К чему играть в слова, скажут мне: что такое это ”православие“? и в чем тут особенная такая идея, особенное право на единение народностей? … Нет, это будет не то, и это не игра в слова, а тут действительно  будет нечто особое и неслыханное; это будет не одно лишь политическое единение и уж совсем не для политического захвата и насилия, – как и представить не может иначе Европа; и не во имя лишь торгашества, личных выгод и вечных и все тех же обоготворенных пороков, под видом официального христианства, которому на деле никто, кроме черни, не верит. Нет, это будет настоящее воздвижение Христовой истины, сохраняющейся на Востоке, настоящее новое воздвижение креста Христова и окончательное слово православия, во главе которого давно уже стоит Россия. Это будет именно соблазн для всех сильных мира сего и торжествовавших в мире доселе, всегда смотревших на все подобные ”ожидания“ с презрением и насмешкою и даже не понимающих, что можно серьезно верить в братство людей, во всепримирение народов, в союз, основанный на началах всеслужения человечеству, и, наконец, на самое обновление людей на истинных началах Христовых. (23:50)

***

Он всю землю свою, всю общность, всю Россию назвал христианством, “крестьянством”. Вникните в православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех основных новых сил, без которых не живут нации. В русском христианстве, по-настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, в нем одно человеколюбие, один Христов образ, – по крайней мере, это главное. (23:130)

***

ЕЩЕ РАЗ О ТОМ, ЧТО КОНСТАНТИНОПОЛЬ, РАНО ЛИ, ПОЗДНО ЛИ, А ДОЛЖЕН БЫТЬ НАШ  

Ибо что такое Восточный вопрос? Восточный вопрос есть в сущности своей разрешение судеб православия. Судьбы православия слиты с назначением России. Что  же это за  судьбы  православия?  Римское католичество, продавшее давно уже Христа за земное владение, заставившее отвернуться от себя человечество и бывшее таким образом главнейшей причиной матерьялизма и атеизма Европы, это католичество естественно породило в Европе и социализм. … Ибо социализм имеет задачей разрешение судеб человечества уже не по Христу, а вне бога и вне Христа, и должен был зародиться в Европе естественно, взамен упадшего христианского в ней начала, по мере извращения и утраты его в самой церкви католической. Утраченный образ Христа сохранился во всем свете чистоты своей в православии. С Востока и пронесется новое слово миру навстречу грядущему социализму, которое, может, вновь спасет европейское человечество. (26:85)

***

Тут повторю весьма старые мои же слова: народ русский в огромном большинстве своем – православен и живет идеей православия в полноте, хотя и не разумеет эту идею ответчиво и научно. В сущности  в народе нашем кроме этой ”идеи“ и нет никакой, и все из нее одной и исходит, по крайней мере, народ наш так хочет, всем сердцем своим и глубоким убеждением своим. Он именно хочет, чтоб все, что есть у него и что дают ему, из этой лишь одной идеи и исходило. (27:18)

***

А другая сила была бы наша собственная вера в свою личность, в святость своего назначения. Все назначение России заключается в православии, в свете с Востока, который потечет к ослепшему на Западе человечеству, потерявшему Христа. Все несчастие Европы, все, все безо всяких исключений произошло оттого, что с Римскою церковью потеряли Христа, а потом решили, что и без Христа обойдутся. (29(1):146)

***

                       

 

Но цитаты – это уже употребление слова со смыслом, который не надо было растолковывать человеку русской культуры XIX века – он его впитывал изначально. Попытаться нам, той части людей, которая выпала из этой основы, уклада, образа мышления и словесной культуры, представить себе это во всей полноте непросто, а то и невозможно, потому что чтобы видеть эту красоту, дышать ею и быть её частью, надо веками воспитываться на всем этом. О чем я говорю? О всемерном присутствии Божественного устройства – СУЩЕЙ ПРОСТОТЫ – в творчестве Достоевского, пронизывая и организуя все его произведения на словесном, структурном и смысловом уровнях.  Об этом же и у апостола Павла:

2 Кор 5: 18Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения, 

19потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения.

20Итак мы - посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом.

21Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом.

 

Божественная служба – это как раз та форма, которая в сжатом, обозримом виде представляет принципы Божественного мироустроения, собирая в себе вселенское устройство в богослужебное слово, ритуал, пение и иконы и позволяя через это же увидеть красоту Божьего мира.

О чем я говорю? О том что и сам Достоевский этим дышал, и православные люди, для которых он творил, чувствовали и понимали это. Они понимали, что богослужение соединяет в себе множество кругов:

- годовой круг богослужения, содержащийся в Минеях служебных и четьих и Постной и Цветной Триодях, связан с памятью святым и мученикам на каждый день месяца;

- недельный, существующий в Октоихе и связанный с памятью святых апостолов, Богородицы и Христа на каждый день седмицы;

- суточный, запечатленный в Часослове, связан со служением на каждый час суток, начиная с первого часа и Вечерни, далее Повечерия, Всенощной, Утрени и до девятого часа.

Литургия не входит в суточный круг и является особым служением Господу.

Весь годовой круг пронизан еще чтением евангелия Нового Завета, представленного в Евангелии-апракос, и столпом Евангельских чтений – 11 евангельских зачал, - посвященных Воскресению Иисуса Христа.

Каждая из этих книг имеет свою структуру и свои тексты, которых немало и которые все время пополняются в определенных книгах. Каждое богослужение соединяет в себе все эти круги и почти все эти книги, деля год на триодную и минейную половины, но никогда не бывает двух одинаковых служб. То есть содержание каждой службы уникально и никогда не повторяется, даже в Великом индиктионе, составляющем 532 года – число, полученное из умножения лунного круга на солнечный, - когда то же число месяца падает на тот же день недели во весь год.

То что мы слышим и переживаем в богослужении на каждый день, уникально и неповторимо. От сознавания одного этого дух захватывает. Но именно пребывание в этой структуре определяет сознание каждого человека и всех вместе, и именно эта структура сознательно и подсознательно, по воле Божьей, воспроизводится в творчестве гениальных художников-творцов, прообразующих  творение Божие. Все творчество Ф.М.Достоевского подчинено этому же закону, рассматривать его в целом или отдельными частями, скомпонованными хронологически или тематически, или жанрово, или лексически, то есть на всех уровнях текста.

Понимая и принимая это устроение Творца и творца, мы будем обречены на глубокомысленное молчание, сходное с умной молитвой – смирение и приятие Бога. Попытавшись передать наше понимание в слове, мы неизбежно обратимся к неполному и постепенному воспроизведению частного с духовным и душевным обращением к целому.

36Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете. (Ин 8)

Логос – это и есть осмысление и оценка, путь приятия целого. Он и был послан Отцом в мир как Богочеловек, чтобы соединить человека с его Первообразом – Богом. Об этом 15-я глава евангелия от Иоанна, проработанная Достоевским весьма тщательно.

*

Чин каждой службы имеет постоянную структуру и изменяемые части, что позволяет делать вставки больше или меньше, не нарушая целого. Но как только мы попытаемся что-то проанализировать поступательным путем, делая «срез», мы неизбежно столкнемся с упрощением этого многомерного следования до двухмерности синхронии или диахронии. Понимать можно или от частного к целому, или от целого к частному, но в целом.

 

Можем ли мы показать что-то в произведениях Достоевского объективно, а не как собственную рефлексию, осмысление через самосознание и оценку? Как известно, Достоевский читал Новый Завет на протяжении всего своего пребывания на каторге, в течение четырех лет. Скорее всего, он выучил евангелия наизусть, так что сознательно и интуитивно воспроизводил новозаветное устроение в своих художественных текстах. Это первое. Второе, он не должен был пользоваться изощренным богословием для воплощения своего знания. Смысловым и понятийным источником мог быть катихизис, в доступной форме объясняющий христианское мироустройство. Так же как и художник слова описывает путь во Святая Святых образами Песни Песней. Но такой текст претендует на особое, цельное восприятие, объединяющее этическое и эстетическое знание: видеть всё-всё-всё, выраженное в слове, и еще «чуть-чуть» чувствовать присутствие Высшего.

Единая идея, соединяющая «пятикнижие» воедино, в одну большую форму, в одно последование, создает круговую форму. О наличии единой идеи для пяти произведений говорится в академическом ПСС  в послесловии к «Братьям Карамазовым» [15: 402–410, 411–415], где приведены фактические подтверждения единого замысла. Можно представить и следующие наблюдения.

В своих докладах я уже не раз говорила об этой особой организации творений Достоевского, напоминающей структуру богослужения: круговые композиции, повторы, структура текста и фразы, форма канона в романе, лексические особенности произведений, форма и принцип «древа жизни» и многое другое.

Помимо таких соотнесений, есть еще представление о неизменных, повторяющихся темах и сюжетах, которые пронизывают все произведения и особым образом организуют структуру «пятикнижия» с отсылкой ко всем другим произведениям от начала творчества. Это набор(©) сюжетов и тем, связанных:

·         с незаконнорожденным героем,

·         с погубленным ребенком,

·         с насилием над девочкой,

·         с красивой женщиной,

·         с содержанством,

·         со снами,

·         с несостоявшимся или тайным браком,

·         с поруганием невесты и жениха,

·         с подброшенным младенцем,

·         с убийством и самоубийством,

·         с поединком,

·         с предательством (в библейском смысле),

·         со смутой (возникновением и устроением),

·         со скандалом,

·         с ложью,

·         с деньгами,

·         с игрой и игроками,

·         с кровью (наличие и количество),

·         с судом (с аллюзией Страшного суда),

·         с отцом и сыном,

·         с детьми (малыми и злыми),

·         с воспитанием на стороне,

·         с «идеей упорства и непрерывности»,

·         со значительным письмом,

·         со снами,

·         с лошадкой и лошадьми,

·         с фантазией и фантастическим,

·         с «сквозными» именами,

·         с русской идеей и русским,

·         с Любовью – всепоглощающей и животворящей, –

что также соотносится со сложной в своей простоте структурой божественной службы. Они переплетаются, накладываясь друг на друга и смещаясь, повторяются во всех произведениях Достоевского и особенно в «Пятикнижии».

 

***

Романы Достоевского отражают наше представление о мироустройстве. Одно в другом, взаимообусловленное и взаимосодержательное, – это совокупность всего при вычленении частного, то есть своего, при чтении. Этот принцип соответствует определеннному в Евангелии Иоанна Богослова в 17-й главе:

21 да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня.

22 И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино.

23 Я в них, и Ты во Мне; да будут совершенЫ воедино, -

Интересно, что воспринимая течение жизни целиком, при попытке воспроизвести его здесь и сейчас получаешь вычленение только своего личного восприятия! То есть механически невозможно воспроизвести целое, устроенное Богом, а можно воспроизвести свое, переживаемое и понимаемое. (В качестве примера можно привести музыкальный аккорд, который мы слышим как единое целое, но назвать его можем составляющими его нотами.) Нельзя воспроизвести, устроенное Богом, но можно воссоздать подобное, уподобив себя Творцу. Это стало возможно с приходом в мир Богочеловека. «В начале было Слово (Логос), и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». (Ин 1: 15)

Как Достоевскому удавалось воспроизводить и запечатлевать это целое – загадка из области фантастического, то есть запредельного, откуда он видел всё в целом. То что он был частью того, не человеком, но Богом устроенного мира, это так.

Чтобы извлечь из всего свое, надо чтобы это «всё» было. Извлечь можно только то, к чему ты открыт: если исполнен молитвой и светом – нет места темноте, если без благодати – темнота и грех входит в тебя. Мир без Бога – это умопомрачение. И только потеряв безбожный ум, можно обрести веру, надежду и любовь. А Любовь может всё.

Достоевский допускал эту мысль о своем Богочеловечестве, но ужасался ей, как гордыне. Единственное, что примиряло его с такой мыслью, это пережитая им казнь. Она и отделила его «ветхое» сознание от рожденного страданием «нового». Двойничество не должно быть, истинный и видимый человек не могут быть параллельны, одновременно не могут существовать в человеке и то и другое. Необходима смерть «ветхого» человека для возрождения «нового». Существование в устроенном Богом мире, переживание вновь и вновь Божественного откровения в повседневности открывало путь в вечность.  

"Православие - это религия красоты и свободы, религия любви и света. Православие открывает необозримый простор для духовного творчества, для внутреннего самовоспитания, а главное - для встречи с Богом. В православии никому не должно быть душно, тесно или неуютно. В нем должно найтись место и для учёного и для поэта, и для художника, и для богатого, и для бедного, и для одарённого, и для лишённого больших талантов, и для образованного, и для неграмотного".

Митрополит Волоколамский Иларион

 

Таким образом Достоевский, используя в качестве матричной богослужебную  основу для своих произведений, исподволь обращает наше сознание к основам литературы и культуры. Главное – видеть и слышать и иметь слова, чтобы высказать. Обучая других, мы учимся сами, чтобы обучать других. «В начале было Слово», и «Слово стало плотию» и «ничто без Него не начало быть, что начало быть» – вот это и есть границы творчества и сотворчества, «Альфа и Омега» бытия.

 

 

 



* Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ №11-04-00441а