Осокина Елена Анатольевна
(кфн, ИРЯ им.В.В.Виноградова РАН, Москва)
Доклад на «III Летних чтениях в Даровом. Достоевский и Россия» 26-28 августа 2011 г.
Трагизм «русской картины мира»
в художественном творчестве Достоевского.
На основе ранее опубликованных статей и докладов показано своеобразие эстетического феномена Достоевского-художника, воплотившего словесно и структурно совершенную форму большого произведения, узнанную им в чине богослужения. Богослужение как литературная форма стала принципом русской классической литературы в её лучших образцах. Совершенная форма абсолютна и неповторима, она завершает эпоху классической литературы. Достоевским было названо величайшее зло современности – отвержение Бога и Его творения – и показан спасительный путь – принятие Христа и осознание собственной ответственности за свои и чужие грехи. При этом рождение нового человека происходит не в тексте произведения, а в душе читающего через новое христианское самосознание. Трагизм состоит в сопереживании и сострадании читающего, приводящим к катарсису.
Доклад основан на обобщении сделанных мною ранее и опубликованных докладов. В
заявленном названии самым интересным и привлекающим внимание словом является
«трагизм», объяснением которого мы и займемся, возвращаясь к исходному смыслу.
Все остальные слова и термины более или менее понятны и вызывают адекватные
ассоциации и аллюзии. Из произведений Достоевского сосредоточимся на «пятикнижии» как едином целом, вполне воссоздающем «русскую
картину мира», а из определений «картины мира» выберем самое нейтральное,
отвечающее всем требованиям, из энциклопедического словаря: картина мира – сложноструктурированная целостность, включающая три главных
компонента – мировоззрение, мировосприятие и мироощущение. Эти
компоненты объединены в картине мира специфическим для данной эпохи, этноса или
субкультуры образом. Чувственно-образная часть
дополняется концептуальной и подводит к особому складу мышления. Склад – лад –
порядок – следование – форма – синонимы. Другое определение по смыслу походит на это общее: Картина мира
определяется как совокупность знаний человека о мире, система жизненных
ориентиров, культурных установок и стереотипов, этических ценностей,
систематизированных и интегрированных в некое целое. Национальная картина мира
проявляется в общих представлениях людей, принадлежащих к одному этносу, о
действительности [Петрухина Е.В.]. Достоевский своим творчеством – и содержанием, и формой – утверждал православное сознание и православное видение
мира. Ключевыми понятиями будут новый
человек, новое сознание, новая форма написанных художественных произведений,
т.е. литературы. ************ Особое место Достоевского в русской культуре, и не только,
отмечается всегда и всеми, как почитателями, так и неприятелями. Своеобразие
Достоевского как художника состоит в том, что он «сотворил новое» [Бахтин, 298] – принес особые формы художественного видения и потому
сумел открыть и увидеть иные стороны человеческой натуры и его духовной жизни.
Его творчество становится «чистым эстетическим феноменом, находящем аналоги
только в достижениях старинной культуры», показывающих, что «высшие создания
искусства, в самих себе имея цель…действием, а не рассказом производят очищение
страстей». [Грифцов (из Аристотеля), 202] «Достоевский – огромный мастер, исключительный
художник, потому что каждое слово становится позицией и обретает своего творца»
[Там же, 206]. Ни один роман Достоевского не бывает законченным на бумаге –
он должен заканчиваться в душе каждого из читающих его собственным выбором [Осокина,
11]. Не назидание и указующий перст, а
возможность выбора. Для этого
использован диалогический принцип, позволяющий избежать принуждения, но
приводящий к верному решению. Формально
это выражено в риторических фигурах речи, в символике, в игре слов, в
комбинировании омонимов, в иронии [см. Комментарий
в Идиоглоссарии Достоевского],
т.е. в семантически или синтаксически «открытых», диалогичных, формах. Достоевский своим «пятикнижием»
– и особенно «Братьями Карамазовыми»,
концентрирующими в себе, как и каждый, впрочем, из пяти романов, все пять, – называл величайшее зло современности – отвержение
Бога и Его творения, – показывая спасительный путь – принятие искупительной
жертвы Христа и осознание собственной ответственности за все – свои и чужие –
прегрешения. В
произведениях Достоевского нет окончательного, завершающего образа нового человека,
потому что этот новый человек через воплощенное автором Слово Божие должен родиться внутри каждого читающего. Таким
образом каждый становится НОВЫМ, обновляется через самоосознание.
[Осокина, 11] Такое обновление и есть трагическое,
т.к. самосознание связано с принятием крестного пути, с принятием страданий во
имя Господа нашего Иисуса Христа. Это соучастие
в переживании конфликта, катастрофы, поворота и переживание кризиса, т.е.
катарсис, очищение, и есть признак трагизма. Трагическое — философская и эстетическая категория в искусстве, характеризующая возникновение страданий и переживаний героев произведений в результате актов их свободной воли и (или)
предначертаний судьбы. Трагическое в искусстве носило изначально катартический характер, поскольку зритель сопереживал и сострадал герою трагедии. В общем смысле, трагическое характеризуется борьбой
нравственного идеала с объективной реальностью. Единая идея, соединяющая «пятикнижие» воедино, в одну большую форму, в одно последование, создает круговую форму. О наличии единой идеи
для пяти произведений говорится в академическом ПСС в послесловии к «БрК»
(XV, 402–410, 411–415), где приведены фактические подтверждения
единого замысла. В ПН заявлен отход от Бога – начало, с
перевертыванием молитвы «Отче наш» [6, 5], к концу [6, 321]: «Я… я захотел осмелиться
и убил… я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина! – О, молчите,
молчите! – вскричала Соня, всплеснув руками. – От Бога вы отошли, и вас Бог
поразил, дьяволу предал!..», и к концу: «Он [Раскольников] даже и не знал того,
что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить,
заплатить за нее великим, будущим подвигом…» Эта тема проходит
через все романы – Ид 453 [речь князя Мышкина у Епанчиных: И наши [русские – Е.О.] не просто
становятся атеистами, а непременно уверуют
в атеизм, как бы в новую веру, никак не замечая, что уверовали в нуль.
Такова наша жажда! «Кто почвы под собой не имеет, тот и Бога не имеет»
<...> Он [купец из старообрядцев – Е.О.] сказал: «Кто от родной земли
отказался, тот и от Бога своего отказался». [хлыстовщина, нигилизм, иезуитизм,
атеизм] <...> Покажите ему [русскому человеку – Е.О.] в будущем
обновление всего человечества и воскресение его, может быть, одною только
русскою мыслью, русским Богом и Христом, и увидите, какой исполин могучий и правдивый,
мудрый и кроткий вырастет перед изумленным миром <...>»], Пд 375 [рассуждения
Версилова], Тх 21-22 [исповедь Ставрогина]. В БКа [15, 83] чёрт воспроизводит слова Ивана Карамазова из
статьи «Геологический переворот»: «[новые люди в Европе] полагают разрушить всё и начать с антропофагии.
Глупцы, меня не спросились! По-моему, и разрушать ничего не надо, а надо всего
только разрушить в человечестве идею о Боге, вот с чего надо приняться за дело!
<...> Раз человечество отречется поголовно от Бога <…>, то само собою,
без антропофагии, падет всё прежнее мировоззрение и, главное, вся прежняя
нравственность, и наступит всё новое». В
конце романа Дмитрий Карамазов перед вынесением приговора говорит: «Коли пощадите, коль отпустите –
помолюсь за вас. Лучшим стану, слово даю, пред Богом его даю. А коль осудите –
сам сломаю над головой моей шпагу, а, сломав, поцелую обломки! Но пощадите, не
лишите меня Бога моего, знаю себя: возропщу!» Круговая композиция тематически, хронографически
и структурно соотносится с формой годового и суточного богослужения – это
несомненно. [Осокина, 13] В «отзыве редактора»,
завершающем «Подростка», эта идея несколько проявляется: (XIII, 454-455) важнее для меня именно
законченность форм и хоть какой-нибудь да порядок, и уже не предписанный, а
самими наконец-то выжитый. Боже, да у нас именно важнее всего хоть
какой-нибудь, да свой, наконец, порядок! В том заключалась надежда и, так
сказать, отдых: хоть что-нибудь наконец построенное, а не вечная эта ломка, не
летающие повсюду щепки, не мусор и сор, из которых вот уже двести лет всё
ничего не выходит. … Признаюсь, не желал бы я быть
романистом героя из случайного семейства! … Работа неблагодарная и без
красивых форм. Да и типы эти, во всяком случае, – еще дело текущее, а потому и
не могут быть художественно законченными. Возможны важные ошибки, возможны
преувеличения, недосмотры. Во всяком случае, предстояло бы слишком много
угадывать. Но что делать, однако ж, писателю, не желающему писать лишь в одном
историческом роде и одержимому тоской по текущему? Угадывать и... ошибаться. Но
такие "Записки", как ваши, могли бы, кажется мне, послужить
материалом для будущего художественного произведения, для будущей картины –
беспорядочной, но уже прошедшей эпохи. О, когда минет злоба дня и настанет
будущее, тогда будущий художник отыщет прекрасные формы даже для изображения
минувшего беспорядка и хаоса. (Пд 455) Работа по
воссозданию этого соответствия длительная [Захаров, Есаулов, Касаткина, Серопян], она ведется уже более десяти лет и не окончена
еще, далека от совершенства и завершения, потому что связана не только с
филологическими открытиями и работой, но и с работой над собой, над своей
личностью, над собственным совершенствованием, что уводит в бесконечность. Но
всё это неповторимое многообразие сливается в единое хваление Господа. ********** При каждом
новом обращении к творениям Достоевского, а особенно к «пятикнижию»,
каждый из нас поражается открывающемуся новому и глубинному, дающему ответ на
животрепещущие вопросы собственного бытия. Такое свойство «Живоносного
Источника» и «Неупиваемой Чаши» не только следствие
дара Достоевского-человека, но и дара Достоевского-художника, его удивительной
способности воплощать в слове сложнейшую форму, узнанную им в богослужении как
основе русской христианской культуры. Особенность службы как формы такова, что
она вечна (по сочетанию неизменной части с вставными, каждый раз изменяющимися
частями) и бесконечна (по содержанию и неповторимости последования).
То что Достоевский воплотил эту сложную, подвижную и всеохватную форму, не
оставляет сомнений. [Осокина, 13]
Требуется
еще немало времени для выявления этих признаков. Дело только за нами, за нашей
подготовленностью в восприятии. Необходимо знать основы православия, литургики, типикона, православного календаря, что было
нормой для людей XIX века. Богослужение составляет многоуровневую
последовательность различных служб и составляющих их молитвословий: это
суточный круг, седмичный и годовой. Все эти круги
совмещаются в каждой службе, создавая неповторимый ее состав, повторяющийся
только через 532 года. Это сложное взаимодействие и взаимопроникаемость
больших и малых форм создает необыкновенный феномен всеохватности,
вечности и причастности, где значим каждый элемент и все в целом. [Осокина, 10, 13] Нет ничего удивительного в том, что в
осмыслении больших по форме произведений Достоевского невозможно обойтись без
терминологии Типикона – принципов богослужебного устава, – ибо вне этой
терминологии и понятий невозможно получить верное представление о том, что было
сделано Достоевским, а именно: воплощение формы богослужения – суточного и
годового – в литературно-художественную форму на уровне структуры, лексики и
темы. [Осокина, 13] Это возможно потому,
что чин службы сам представляет собой эту сотворенную форму, что за пределами
ритуала может называться художественной формой. То, что составляет словесную
ткань службы – тропари, стихиры, каноны, кондаки, молитвы, жития, чтения, –
имеет определенную каноном форму, закрепленную и освященную, являющуюся образцом,
основой для создания подобного. То, как варьируются эти формы, чередуясь и
выстраиваясь в определенную неповторяющуюся последовательность, составляет
структуру службы. Узнавание Евхаристического канона в ПН, в Пд,
в БрК [см. выше
указ. доклады и статьи] не противоречит идее сопоставления с богослужебным кругом, не
разрушает, а только подтверждает ее, так как содержание литургии, основной
частью которой и является Евхаристический канон, не входя в суточный круг
богослужения, связывает все последования в единое
целое, в круг вечности. Как Достоевский-художник
превращает эту бесконечно варьируемую подвижную структуру, существующую в
суточном и годовом времени, еще предстоит показать. Но некоторые приемы можно
назвать и сейчас. Например, повтор – основной структурообразующий прием на
различных уровнях текста, заставляющий воспринимать текст разносторонне (в
общем) и глубоко (в частном). Это параллелизмы на уровне звука, слова,
синтагмы, периода, абзаца, произведения [Осокина,
10]. О присутствии литургических цитат в том или
ином произведении Достоевского уже говорилось [доклады и публикации
В.Н.Захарова, И.А. Есаулова, Т.А.Касаткиной, Ф.Б.Тарасова,
А.С.Серопяна], но пока отсутствовала объединяющая идея богослужебного круга и собственно структуры службы,
воспринимать и понимать это во всей целокупности и
взаимозависимости было невозможно. Повтор
заставляет возвращаться мыслью и переживанием к одному и тому же, проникая все
более в суть произведения прямо или «от обратного», идя мыслью и чувством или
от большого к малому, или от малого к большому – так называемый «принцип
матрешки» [Осокина, 13], при котором большое
содержит в себе подобные меньшие формы, воспроизводящие это большое, и самая
малая форма дает представление о самой большой и наоборот. Чин каждой службы
имеет постоянную структуру и изменяемые части, что позволяет делать вставки
больше или меньше, не нарушая целого. Но как только мы попытаемся что-то
проанализировать поступательным путем, делая «срез», мы неизбежно столкнемся с
упрощением этого многомерного следования до двухмерности синхронии или
диахронии. Понимать можно или от частного к целому, или от целого к частному,
но в целом. В
воспроизводящей структуру службы литературной форме при соединении видимого и
невидимого, обыденного и вечного, земного и небесного получается очень
интересный эстетический эффект – считывание вечного, сакрального через видимое,
обыденное. И это производит преображение
читателя, вдумчивого конечно. То же, что катарсис при сопереживании. В текстах Достоевского во второй трети XIX в. базовая составляющая – а это вся
библейская лексика – не очевидна, не столь явна из-за своей естественности для
сознания и основоположности для культуры. Воспринимается и оценивается
(считывается) тот текст – в широком смысле, – те реалии, которые явны, выдающиеся,
экстраординарные. Они могут выходить за пределы нравственного – это бытовой,
нигилистический, психологический, сниженный социальный пласт. Именно он формирует представление о Достоевском как о бытовике-детективщике, психологе, реалисте, выставляющем
напоказ все закоулки человеческой души, и т.д. Но исподволь, невольно, если
читатель не с темной душой, будет возникать ощущение библейского новозаветного текста. Дело в том,
что Достоевский как настоящий мастер и «гений искусства» [по словам
В.В.Набокова – Осокина, 12] направляет сознание проницательных
и обладающих знанием читателей к истинным основам для того времени и вечно, к
сакральному тексту. И делает это не только словами, но и строем, чином своих
произведений: сюжетом – содержание, как инициированная метафора, развёртывается
в связи с размышлениями о Христе, об истинном и неистинном; структурой большой
и малой формы, целого и частного, произведения и фразы, «пятикнижия»
и каждого из пяти романа: это параллелизмы и градации, композиция одного произведения, где структура службы
является основой для литературной формы, и пяти больших произведений в целом, –
всё это воспринимается как одно целое. Форма традиционного романа в его
западном – романском – варианте [французские-то книжки добру не научат…
(Дв 221)] не соответствовала тем задачам, которые решал
Ф.М.Достоевский. Избрана была для художественного произведения – узнана и
воплощена – более
динамичная и органичная для русского сознания форма – форма богослужения как
литературная форма [этот
термин принадлежит мне, он возник сначала на материале древнерусской
литературы, а потом был узнан и в творчестве Гоголя и Достоевского],
которая сама по себе давала ответ: хваление Богу и всему сотворенному Им. [Осокина, 10] Обретенная
форма «Братьев Карамазовых» явилась столь емкой
и всеохватной, что, будучи воплощена великим художником, стала высшим пределом в искусстве
Слова – в русской литературе. Это воплощение совершенства, акмэ,
достижение высшей точки в чем-либо. Это, кстати, общий принцип бытия, или
развития, как стали называть позднее. В искусстве высшая точка, совершенство, достигается
в соединении видимого и невидимого, ординарного и экстраординарного, земного и
небесного, обыденного и сакрального, человеческого и божественного, как в
Богочеловеке, который и стал сущностью «пятикнижия»
Достоевского, ожидаемой и воплощаемой. Предел художества был достигнут. Идеал
воплощен. Дальше могло быть только что-то другое, иное, новое. И в этом тоже ТРАГИЗМ. После «Братьев Карамазовых» в литературе
начинается эпоха, получившая название «модерн» [Осокина, 10], а все лучшие произведения XX века несомненно будут обращены к наследию Ф.М.Достоевского [как, например, творения В.Набокова
и А.Платонова]. Книга в истории христианской культуры
изначально была связана с ритуалом,
являлась неотъемлемой частью православного богослужения, создавая единую форму –
книгу как службу и службу как книгу: В начале было Слово, и Слово было у Бога,
и Слово было Бог. [Ин I,1]
Образ мира как вечно разворачивающейся
Книги и вечно звучащего Слова в непрерывно совершаемом
действе был закреплен христианским ритуалом и преподнесен как образец: смотрите, читайте,
участвуйте, своеобразный текст, который в словесном
творчестве становился просто текстом художественного произведения. И люди,
читающие этот текст, становились участниками, частью
– непрерывного действа, подчиняясь заданному чину – канону, – предложенному
автором. То что новая идея организации произведения, сознания, действительности
существовала и проявлялась, доказывает еще один феномен – воплощение церковного
текста как литературного, т.е. для чтения. С середины XIX века выходит «История русской церкви»
митрополита Макария, представляющая собой единое
событийное и ритуальное целое – единство фактографии и гимнографии,
истории и богослужения – как
литературной формы. Его история как экстраполяция богослужения в
последовательном изложении. В его истории сохранились особые варианты
богослужебных текстов: канонов, молитв, проповедей, стихир, житий. Появляется
другая историография государства: Н.М.Погодин, В.О.Ключевский, С.Соловьев на фоне
доктрины графа Уварова «Православие. Самодержавие.
Народность». Издается в 1876 г. первая полная русская Библия «по благословению
Святейшего Правительствующего Синода», получившая название Синодальной библии
(наряду с т.н. Елизаветинской 1751 г. Библией на церковно-славянском языке,
дожившей до сегодняшнего времени). (Издается в 1864 г. утерянная и обретенная копия списка «Слова о полку
Игореве» для Екатерины II.) И главное – появляются такие труды, как описание
богослужения и история богослужебного устава: Никольский К. Пособие к изучению Устава Богослужения в
Православной церкви. – СПб., 1874. Мансветов И. Церковный
Устав (Типик), его образование и судьба в греческой и русской церкви. М. 1885. Эти многолетние труды (перечислено не всё) создаются во времена Достоевского, так что воплощенное им в
литературе не случайно. После такой высочайшей точки со-вершения
и совершенства могло быть только что-то другое. XX век тому подтверждение. Назвать это другое, иное, можно было
только новое – «модерн». А потом –
«постмодернизм», «неоконструктивизм» и т.д. Но всё
лучшее будет создаваться в эстетике Достоевского. Схожее явление было в середине XVI века, завершающего
древнерусский период, когда тоже создавались, и тоже митрополитом Макарием, всеохватные своды, сборники – синаксари – всех
видов: Великие минеи четьи, Служебные минеи, Степенная книга царского
родословия, Домострой, Стоглав, Лицевой летописный свод (в 10 тыс листов и с 16-ю тыс миниатюр).
Печатается впервые Русская библия – ц.-славянская, –
получившая название Острожской. Окончательно оформляются формы древнерусской
письменности, древнерусской литературы, созданием совершенной формы во всем их
многообразии. После этого происходит катастрофа – поворот. Начинается смута,
едва не погубившая Русское государство, и начинается новая литература, печатная
взамен рукописной, новое летописание, новое богослужение (раскол). XX век тоже воплощал эту
угрозу гибели русского государства, но не воплотил – Божьим Промыслом мы были
спасены. Почему это стало возможно? Потому что у нас был Достоевский, к
воплощенному совершенству которого мы все сознательно и подсознательно
стремились.
ЛИТЕРАТУРА
10. Осокина
Е.А. ПАРАЛЛЕЛИЗМ:
РИТОРИКА ИЛИ ПОЭТИКА, ПРОЗА ИЛИ СТИХ, ОСОБЫЙ ПРИЕМ ИЛИ СИСТЕМА? // lenazar.narod.ru/ СТАТЬИ.
12. Осокина Е.А. ЕЩЕ РАЗ О ЛЮБВИ И НЕЛЮБВИ К
ДОСТОЕВСКОМУ: В.НАБОКОВ О ДОСТОЕВСКОМ // lenazar.narod.ru/ СТАТЬИ.
13. Осокина Е.А. МЕСТО «ВЕЛИКОГО ИНКВИЗИТОРА» В КРУГЕ ПЯТИ
КНИГ // lenazar.narod.ru/ СТАТЬИ.
14. Словарь языка Достоевского.
Вып. 1, с. XXXVI. Здесь же приводятся
критерии, по которым осуществляется отбор идиоглосс.
15.
*****************************