Е

Е.А.Осокина

 

АБСУРД – АБСТРАКЦИЯ ИЛИ КОНСТРУКЦИЯ?

 

5Фома сказал Ему: Господи! не знаем, куда идешь;

и как можем знать путь?

6Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь;

никто не приходит к Отцу, как только через Меня.

7Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего.

И отныне знаете Его и видели Его

[Ин XIV].

 

В том, что возникла проблема АБСУРДА, то есть того, что не поддается осмыслению, тоже просматривается обязательная для меня Божественная промыслительность, потому что, говоря о всепроникающем промысле в устроении мира, в том числе и словесного, нельзя не обратить внимания на основополагающий принцип такого устроения: «Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня» [Ин XVII, 23]. «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем». [Ин VI, 56] … И если бы Бог прекратил свое общение хоть с одной частью своего творения, то творение тотчас перестало бы быть – поэтому Бог всегда присутствует в мире, но открыто это видящим и слышащим.*

            Все сложности и неясности, связанные с абсурдом, обусловлены непониманием и разночтением слова и термина. Как выясняется, трудно подобрать русский эквивалент. Не исключено, что поэтому при подборе эквивалента становится возможной содержательная подмена в значении, как это происходит в статье О.Бурениной, сначала при приведении сомнительной этимологии, а потом – при отсылке к греческому слову apodos «нескладный, негармоничный», но с подведением к латинскому слову.

Понятие абсурда, означавшее у ранних греческих философов нечто нежелательное, связанное с противоположностью Космоса и гармонии, по сути было эквивалентно понятию Хаоса. Тем самым абсурд выступал как эстетическая категория, выражающая отрицательные свойства мира и противоположная таким эстетическим категориям, как прекрасное и возвышенное, в основе которых находится положительная общечеловеческая ценность предмета. Кроме того, понятие абсурда означало у греков логический тупик, то есть место, где рассуждение приводит рассуждающего к очевидному противоречию или, более того, к явной бессмыслице и, следовательно, требует иного мыслительного пути. Таким образом, под абсурдом понималось отрицание центрального компонента рациональности – логики. Понятие логического абсурда фиксировало у древних греков ситуацию рассогласованности в поведении и в речи. Далее оно передвинулось в математическую логику и стало обозначать несоответствие каких-либо действий (или рассуждений) их результатам. Одним из излюбленных приемов логического абсурда можно назвать операцию приведения к нелепости, заключающуюся в обнаружении противоречия основного положения или его выводов. 

Однако образцом для латинского слова послужило греческое ἀπ-οδός «нескладный, негармоничный» [Thesaurus 1831. Ср. также Вейсман 1899: 188]. Понятие абсурда, означавшее у ранних греческих философов нечто нежелательное, связанное с противоположностью Космоса и гармонии, по сути было эквивалентно понятию Хаоса. Тем самым абсурд выступал как эстетическая категория, выражающая отрицательные свойства мира и противоположная таким эстетическим категориям, как прекрасное и возвышенное, в основе которых находится положительная общечеловеческая ценность предмета. Кроме того, понятие абсурда означало у греков логический тупик, то есть место, где рассуждение приводит рассуждающего к очевидному противоречию или, более того, к явной бессмыслице и, следовательно, требует иного мыслительного пути 5. Таким образом, под абсурдом понималось отрицание центрального компонента рациональности — логики. Понятие логического абсурда фиксировало у древних греков ситуацию рассогласованности в поведении и в речи. Далее оно передвинулось в математическую логику и стало обозначать несоответствие каких-либо действий (или рассуждений) их результатам. Одним из излюбленных приемов логического абсурда можно назвать операцию приведения к нелепости, заключающуюся в обнаружении противоречия основного положения или его выводов. Этот прием был основополагающим в философии скептиков, выдвинувших сомнение (в том числе сомнение в надежности истины) в качестве принципа мышления. Согласно этой формуле, первоначально допускается истинность опровергаемого тезиса, а далее из него выводятся противоречащие действительности следствия. В силу этого, делается заключение о ложности исходного тезиса.
 Попав далее в латинский язык, греческое слово получило там известную сегодня во всех европейских языках форму (ср. англ. absurd; нем. das Absurde; фр. absurde, итал. assurdo и т. д.)6. Первоначально оно, как и в греческом языке, относилось к области музыки и акустики, обладая семантикой 'неблагозвучного, несообразного, нелепого или просто еле слышного (совсем неслышимого) звучания' 7. Так, Хауг в книге «Критика абсурдизма», занимаясь исследованием истории этого понятия, указывает на то, что слово абсурд встречается уже у Марка Туллия Цицерона в «Тускуланских беседах» (46—44 до н. э.) в составе выражения «абсурдное звучание», обозначающего негативное мнение о музыканте, взявшем неправильную ноту 8. Затем слово абсурд наполняется в латинском языке, как и в греческом, пейоративно-метафорическим значением эстетической неполноценности и одновременно значением логической нелепости.

 

Так своей ли волей, или следуя распространенному рассуждению представление о понятии «абсурд» строится на негативном смысле. «Нелепость, несообразность, несуразность, чепуха» – вот цепочка значений, приписываемых этому слову и тем самым обусловливающих контекст. Любопытно, что это довольно поздние значения, неосновные, второстепенные оттенки смысла, при этом вульгарные, но выдаваемые за основные.

…в латинском языке понятие абсурда начинает осмысляться как категория философско-религиозная. Истоки онтологизации абсурда следует искать в трудах ранних христианских мыслителей: в богословских принципах Августина (354—430 н. э.) или, еще ранее, в теологических размышлениях римского теолога и судейского оратора Тертуллиана (160 — ок. 220 н. э.), в частности, в его высказывании: «Mortuus est Dei filius: prorsus credibile est, quia ineptum est». Данное высказывание, отражающее конфликт между религиозной верой и знанием, в большей степени известно в апокрифической форме: «Credo quia absurdum est». То, что постулировалось Тертуллианом, можно эксплицировать следующим образом: «Верю, потому что абсурдно, следовательно, верю потому, что это противоречит разуму». Вера относится к тому особому состоянию сознания, которое не познаваемо ни разумом, ни чувством. В противоположность пониманию абсурда как эстетической или логической категории, Тертуллиан теологизирует это понятие, видит в нем предпосылки божественного опыта, не подчиняющегося ни чувствам, ни разуму. Подчеркивая разрыв между библейским откровением и древнегреческой философией, он утверждает веру именно в силу ее несоразмерности с разумом. Кроме того, для Тертуллиана абсурд становится теологической категорией, иронизирующей над философскими спекуляциями гностиков с их образом Божьим, в частности, над гностической идеей проникновения в мир сверхчувственного путем созерцания Бога. [Буренина 2004: 9-10]

 

Если бы не фраза Тертуллиана, то усомниться в негативном значении или опровергнуть его было бы почти невозможно. А перевод этого афоризма звучит иначе: «Верую, потому что это невероятно».

То же происходит и с раскрытием этого понятия в русскоязычной традиции.

 

[Буренина 2004: 50] … слово абсурд обладало в русском языке очевидной пейоративной оценочностью. Получив известность с середины XIX в., это слово первоначально фигурировало в словарях как категория логического абсурда, то есть как понятие или суждение, обозначающее «бессмыслицу, нелепость». Впервые слово абсурд было зафиксировано в 1861 г. в Полном словаре иностранных слов [ПСИС (составленный по образцу немецкого словаря Гейзе). СПб., 1861]. Затем оно повторяется в Прибавлении I к этому словарю [СПб., 1863. С.1], а также в Настольном словаре Толля [Толь Ф.Г. Настольный словарь для справок по всем отраслям знания. В 3-х т. СПб., 1863-1864. Т.1] и в объяснительном словаре иностранных слов Михельсона, добавившего к словарной статье абсурд статью абсурдный [Михельсон А.Д. Объяснение 25 000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней. М., 1865]. С конца XIX в. слово абсурд попадает в указанном значении в ряд энциклопедических словарей [Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон / Под. Ред. И.Е. Андреевского. СПб., 1890-1904. Т.1; Новый энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. СПб., 1916. Т.1] и все чаще и чаще встречается в художественной литературе и публицистике.

 

1861-й год – время Достоевского, а он был весьма чуток к слову. Слово «абсурд» есть у него, нечастое, частотность 25 и 3 – «абсурдный», и 1 – «абсурдно». Значения этого слова варьируются от «бессмыслицы, ошибки, неправды» в письмах, до «невозможности, немыслимости, невероятности» – в публицистике. И слово у Достоевского с неизбежностью заданности проявляется в своем значении.

 

[Н.А. Любимову. 10 мая 1879. Ст. Русса] Мой герой берет тему, по-моему, неотразимую: бессмыслицу страдания детей и выводит из нее абсурд всей исторической действительности. (Пс 30,1: 63)

[К.П. Победоносцеву] Затем есть несколько поучений инока, на которые прямо закричат, что они абсурдны, ибо слишком восторженны. (Пс 30,1: 122)…

Конечно, они [поучения инока в БрК] абсурдны в обыденном смысле, но в смысле ином, внутреннем, кажется, справедливы. (Пс 30,1: 122)

[Н.А. Любимову] Задерживают тоже разные мелочи, например, надо перечитать все одному бывшему (провинциальному) прокурору, чтоб не случилось какой важной ошибки, или абсурда, в изложении ”Предварительного следствия“, хотя я писал его, все время советуясь с этим же прокурором. (Пс 30,1: 139)

[В.Д. Шеру] Если предложение мое не покажется Вам невозможностью или абсурдом, то все это дело могло бы быть улажено еще нышешнею осенью и бумага написана. (Пс 30,1: 201)

[И.С. Аксакову] абсурды хороши, и чрезвычайно метко то, что Вы хотите выставлять на вид абсурды нашей публицистики. (Пс 30,1: 234)

 

[Ипполит Кириллович] Будь хоть тень, хоть подозрение на кого другого, на какое-нибудь шестое лицо, то я убежден, что даже сам подсудимый постыдился бы показать тогда на Смердякова, а показал бы на это шестое лицо, ибо обвинять Смердякова в этом убийстве есть совершенный абсурд. (БКа 138)

[Фетюкович] Найдите ошибку в моем изложении, найдите невозможность, абсурд? (БКа 166)

 

[Щекотливый вопрос. Статья со свистом, с превращениями и переодеваньями. 1862. (Полемика с М.Н.Катковым)] Представляется характер и образ деятельности известных лиц, вечно рисуется эта деятельность, выводится абсурд и зазор этой деятельности и все это, по возможности, освещается бенгальским огнем, для удобства рассматриванья. (Пб 20: 35)

 

[Журнальные заметки. 1863] В чем же вы найдете, наконец, ошибку этого господина, его изъян, абсурд? (Пб 20: 74)

Некоторые из бездарных последователей его в настоящую минуту довели презренье к народу и неверие к силам его до такого абсурда, что разве только один безобразно громадный размер их нелепости, пошлости и бездарности делает их безвредными. (Пб 20: 76)

Прямо приходится вывести, что прогрессивные и гуманные люди никогда не ошибаются, никогда друг другу не противоречат, а ведь это явный абсурд, особенно среди нашей действительности. (Пб 20: 77)

Ну как бы, кажется, не понять этого абсурда, как бы, кажется, не домыслить! (Пб 20: 77)

 

[Суд и г-жа Каирова] Да мало того, хоть и покажется абсурдом, но я утверждаю, что и когда уже резала, то могла еще не знать: хочет ли она ее зарезать или нет, и с этою ли целью ее режет? (Пб 23: 9)

Напротив, наверно, в ту минуту, когда резала, знала, что режет, но хочет ли, сознательно поставив себе это целью, лишить свею соперницу жизни – этого она могла в высшей степени не знать, и, ради бога, не считайте этого абсурдом: она могла резать, в гневе и ненависти, не думая вовсе о последствиях. (Пб 23: 9)

И особенно трудно стало ответить на это ввиду того, что “запальчивость и раздражение” в чрезвычайном большинстве случаев исключают “обдуманное заранее намерение”; так что в этом втором вопросе суда заключался как бы даже некоторый и абсурд. (Пб 23: 11)

Зато в третьем вопросе суда: «действовали ли Каировав точно доказанном припадке умоисступления?» – заключался уже довольно твердый абсурд, ибо при существовании первых двух вопросов эти два вопроса и третий положительно исключают одни другой; в случае же отрицательного ответа присяжных на первые два вопроса или даже просто в случае оставления их без ответа оставалось непонятным: об чем спрашивают и что даже значит слово “действовала”, то есть об каком именно поступке спрашивают и как его определяют? (Пб 23: 11)

В ответе присяжных: “нет, не нанесла”, конечно, заключался абсурд, ибо отвергался самый факт нанесения ран, – факт никем не оспариваемый и для всех очевидный, но им трудно было сказать что-нибудь иное при такой постановке вопросов. (Пб 23: 11)

 

[Нечто об одном здании. Соответственные мысли. ДП 1876] Как ни абсурдно было это, а они мне показались ужасно дерзкими, так, что я, помню, внутри, про себя, улыбнулся даже на мою мысль. (Пб 23: 21)

Но вы только будьте немножко потерпеливее и повнимательнее (ибо это стоит того), извините ему, например, факты, допустите иные абсурды и добейтесь лишь сущности понимания – и вы вдруг увидите, что он знает о боге, может быть, уже столько же, сколько и вы, а о добре и зле и о том, что стыдно и что похвально, – может быть, даже и гораздо более вас, тончайшего адвоката, но увлекающегося иногда, так сказать, торопливостью. (Пб 23: 22)

 

[Римские клерикалы у нас в России. 1877] До с легким сердцем и с веселостью каламбуриста он разом подписывает крах всей истории человечества и объявляет настоящий строй его верхом абсурда. (ДП 25: 55)

В Европе жизнь и практика уже поставили вопрос – хоть и абсурдно в идеале его исхода, но все же реально в его текущем ходе, и уже не смешивая двух разнородных взглядов, нравственного и исторического, по крайней мере, по возможности. (ДП 25: 58)

 

[Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине. 1880] (Ирон.) Вся история народа нашего есть абсурд, из которого вы до сих пор черт знает что выводили, а смотрели только мы (наше интеллигентное общество) трезво. Надобно, чтоб такой народ, как наш, – не имел истории, а то, что имел под видом истории, должно быть с отвращением забыто им, всё целиком. Надобно, чтоб имело историю лишь одно наше интеллигентноеобщество, которому народ должен служить лишь своим трудом и своими силами. (ДП 26: 135)

 

[Две половинки. (о религии и общественных идеалах) 1880] А ведь другие ученые, особенно историки европейские, во множестве укоряли христианство за то, что оно, будто бы, освящает рабство. Это значит не понимать сути дела. Предположить только, что у Марии Египетской есть крепостные крестьяне и что она не хочет их отпустить на волю. Что за абсурд! (ДП 26: 163)

А теперь-то вы, господа, теперь-то указываете нам на Европу и зовете пересаживать к нам именно те самые учреждения, которые там завтра же рухнут. как изживший свой век абсурд, и в которые и там уже многие умные люди давно не верят, которые держатся и существуют там до сих пор лишь по одной инерции. (ДП 26: 168)

Этим я не говорю, что европеец развратен; я говорю только, что переделывать русского в европейца так, как либералы его переделывают, – есть сущий разврат зачастую. А ведь в этом-то состоит весь идеал ихней [либералов] программы деятельности: именно в отлупливании по человечку от общей массы – экой абсурд! (ДП 26: 170)

 

[Одному смирись, а другому гордись. Буря в стаканчике. 1880] [Г-ну Градовскому] Это желание-то всеслужения, стать всем слугами и братьями и служить им своей любовью – значит требовать от всех поклонения? Да если тут требование поклонения, то святое, бескорыстное желание всеслужения становится тотчас абсурдом. (ДП 26: 172)

 

[Забыть текущее ради оздоровления корней. По неуменью впадаю в нечто духовное. 1881] По свойству натуры моей начну с конца, а не с начала, разом выставлю всю мою мысль. …

Видите, я вам признаюсь: я нарочно поставил мою мысль ребром и желания мои довел до идеала почти невозможного. Я думал, что именно начав с абсурда и стану понятнее. Я и сказал: «Что если б мы хоть наполовину только смогли заставить себя забыть про текущее и направили наше внимание на нечто совсем другое, в некую глубь, в которую, по правде, доселе никогда и не заглядывали, потому что глубь искали на поверхности?» (ДП 27: 14)

           

Следующая цитата из упоминаемой статьи продолжит исторический дискурс понятия абсурд в литературе.

 

«Экзистенциалисты говорят о метафизическом абсурде в качестве характеристики человеческого существования в состоянии утраты смысла, связанной с отчуждением личности не только от общества, от истории, но и от себя самой, от своих общественных определений и функций…
 Традиционное разграничение в философии и науке субъекта и объекта повлекло за собой, с точки зрения экзистенциализма, разделение человека и мира. Человек стремится к согласию с миром, а тот, в свою очередь, остается либо равнодушным, либо враждебным. Поэтому человек, внешне вписываясь в окружающую действительность, на самом деле ведет в ней неподлинное существование, разрыв которого может произойти благодаря абсурду. Таким образом, абсурд, в понимании философов-экзистенциалистов, становится индексом разлада человеческого существования (= экзистенции) с бытием, обозначением разрыва, именуемого экзистенциализмом «пограничной ситуацией». Абсурдное сознание — это переживание отдельного индивида, связанное с острым осознанием этого разлада и сопровождающееся чувством одиночества, тревоги, тоски, страха. Окружающий мир стремится обезличить каждую конкретную индивидуальность, превратить ее в часть общего обезличенного бытия. Поэтому человек ощущает себя «посторонним» (Камю) в мире равнодушных к нему вещей и людей. Абсурдное же сознание является толчком к возникновению экзистенциального мышления, отказывающегося от различения субъекта и объекта, мышления, в котором человек выступает как экзистенция, как телесно-эмоционально-духовная цельность, так как экзистенция находится в неразрывном единстве с бытием. Абсурдное сознание можно назвать особым состоянием «ясности», которое предшествует, если следовать Хайдеггеру, «экзистированию», «забеганию вперед», а по Ясперсу — «пограничной ситуации» между жизнью и смертью. Особую роль при этом играет поэтический язык, который, как пишет Хайдеггер, восстанавливает своими ассоциативными намеками «подлинный» смысл «первоначального слова» [Heidegger M. Sein und Zeit. Tubingen: Niemeyer, 1963]. Духовные истоки экзистенциалистского понимания абсурда следует искать в широком контексте западной и восточной культуры. Камю и Сартр прямо называли своими предтечами Германа Мелвилла, Марселя Пруста,Андре Жида, Федора Достоевского, Льва Толстого, Антона Чехова, Николая Бердяева и Льва Шестова. Арнольд Хинчлифф прибавляет к этим именам Андре Мальро и Эрнеста Хемингуэя…

Именно в таком, экзистенциалистском, понимании абсурд образует смысловой центр в эссе Камю «Миф о Сизифе», имеющем подзаголовок «Эссе об абсурде». Сизиф, толкающий в гору камень, перечеркивает все прежние иллюзии и осознает не только бесплодность своих усилий, но и бессмысленность бытия как такового. «Ясное сознание», то есть способность Сизифа к рефлексии, делает его подлинно абсурдным героем». [Буренина 2004: 17]

 

Употребление слова абсурд в значении «нелепость» после навязывания этого значения стало довольно устойчивым, хотя явно недостаточным. Тем не менее именно эта пара существует в двуязычных словарях, и на русский язык переводится именно так. Вот, к примеру, перевод фразы Г.К.Честертона:

 

«Загадку христианства не разрешишь, назвав его нелепостью. Если оно нелепо, то почему кажется разумным миллионам здравомыслящих людей, несмотря на все перемены без малого двух тысячелетий? Я нахожу одну разгадку: потому что оно не нелепо, а разумно. Если христиане фанатики, они фанатично защищают разум, обличают глупость».

 

Связь абсурда, который переводят «нелепостью», с христианством так и существует со времени Тертуллиана (конец 2-го века – начало 3-го века н.э.), но вряд ли это означает «нелепость».

Сын Божий распят — это не стыдно, ибо достойно стыда;
и умер Сын Божий — это совершенно достоверно, ибо нелепо (absurdo); и, погребенный, воскрес — это несомненно, ибо невозможно.
Тертуллиан. «De Carne Christi».

 

Credo quia absurdum est. (Тертуллиан)

 

Таким образом, понятие абсурда начиная с античности выступало в трояком значении. Во-первых, как эстетическая кaтегория, выражающая отрицательные свойства мира. Во-вторых, это слово вбирало в себя понятие логического абсурда как отрицание центрального компонента рациональности — логики (т. е. перверсия и / или исчезновение смысла), а в-третьих — метафизического абсурда (т. е. выход за пределы разума как такового). [Буренина 2004: 9-10]

Тертуллиановское «Credo quia absurdum est» Кьеркегор модифицирует в «Абсурдно, поэтому верю», не только уравнивая понятие абсурдного с состоянием сознания, связанного с убеждением в существовании Бога, но и подчеркивая тем самым в еще большей степени по сравнению с Тертуллианом метафизическое vs. теологическое значение абсурдного. [Буренина 2004: 12]

 

Христианская основа существенна для произведений Достоевского, с учетом его знания текстов Нового Завета. Правильно было бы проследить слово абсурд именно на текстах Священного Писания. Слово absurdum латинское, поэтому смотреть следует латинскую Библию – Вульгату. То что переводится в русской Библии как «нелепый»:

 

1Пет IV, 3 пьянству, излишеству в пище и питии и нелепому (inlicitis) идолослужению; 

 въ лихо­имáнiи и богомéрзкихъ идолослужéнiихъ:

ἀθεμίτοις (athemitois)

et illici­tis idolorum culti­bus.

 

Сир XIII, 26 сказал нелепость (superba), и оправдали его. 

Богáту поползнýв­шуся мнóзи застýпницы, воз­глагóла нелѣ́пая, и оправдáша егó:

ajpovrrhta (aporrhta)

Diviti decep­to multi recupe­ratores: locu­tus est nefaria, et iu­s­ti­fi­cave­runt illum, –

 

никак не связано со словом абсурд.

 

Так как в латинском слове просматривается корень “surd-“ – «глухой»,

surdus, a, um
1) глухой (homo Pl etc.; aures Tib): surdo narrare Ter(canere, dicere L) и surdo asello fabellam narrare погов. H = бросать слова на ветер;
2) невосприимчивый, равнодушный, бесчувственный (mens O); невнемлющий (dii in vota surdi O): s. ad aliquid или alicui rei L, O etc., реже alicujus rei Col, Sil глухой к чему-л. || непонимающий (in Graeco sermone C); неуслышанный (vota Pers);
3) глухо звучащий (locus Vtr); глухой, неслышный, беззвучный (vox Q);
4) немой, безмолвный (lyra Prp);
5) невоспетый, безвестный (opus St; nomen Sil);
6) тайный (surdo verbere caedere J);
7) слабый, неясный, тусклый, вялый (color PM): spirare surdum Pers издавать слабый запах;

– то интересно было бы посмотреть контексты с этим словом в Библии, а именно в Вульгате.

 

Исход IV:

11 Господь сказал [Моисею]: кто дал уста человеку?
кто делает немым, или глухим (surdum), или зрячим, или слепым?
не Я ли Господь [Бог]?

 

Ис XXIX:

16 Какое безрассудство!
Разве можно считать горшечника, как глину?
Скажет ли изделие о сделавшем его: «не он сделал меня»?
и скажет ли произведение о художнике своем:
«он не разумеет»?

17 Еще немного, очень немного,
и Ливан не превратится ли в сад,
а сад не будут ли почитать, как лес?

18 И в тот день глухие (surdi) услышат слова книги,
и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых.

 

Ис XXXV:

1 Возвеселится пустыня и сухая земля,
и возрадуется страна необитаемая
и расцветет как нарцисс;

2 великолепно будет цвести и радоваться,
будет торжествовать и ликовать;
слава Ливана дастся ей, великолепие Кармила и Сарона;
они увидят славу Господа, величие Бога нашего.

3 Укрепите ослабевшие руки и утвердите колени дрожащие;

4 скажите робким душею: будьте тверды, не бойтесь;
вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние Божие;
Он придет и спасет вас.

5 Тогда откроются глаза слепых,
и уши глухих (surdorum) отверзутся.

6 Тогда хромой вскочит, как олень,
и язык немого будет петь;
ибо пробьются воды в пустыне,
и в степи — потоки.

7 И превратится призрак вод в озеро,
и жаждущая земля — в источники вод;

 

Ис XLII:

18 Слушайте, глухие,
и смотрите, слепые, чтобы видеть.

19 Кто так слеп, как раб Мой,
и глух, как вестник Мой, Мною посланный?
Кто так слеп, как возлюбленный,
так слеп, как раб Господа?

20 Ты видел многое, но не замечал;
уши были открыты, но не слышал.

 

Ис XLIII:

6 Северу скажу: «отдай»;
и югу: «не удерживай;
веди сыновей Моих издалека и дочерей Моих от концов земли,

7 каждого кто называется Моим именем,
кого Я сотворил для славы Моей, образовал и устроил.

8 Выведи народ слепой, хотя у него есть глаза,
и глухой (surdum), хотя у него есть уши».

9 Пусть все народы соберутся вместе,
и совокупятся племена.
Кто между ними предсказал это?
пусть возвестят, что было от начала;
пусть представят свидетелей от себя и оправдаются,
чтобы можно было услышать и сказать: «правда!»

 

И если слово «глухие» в ВЗ констатирует неслышание и невидение душевное и духовное, то в НЗ:

Мф XI, 5 прокаженные очищаются и глухие слышат, 
Лк VII, 22 глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют; 

 

Мф XI:

4 И сказал им Иисус в ответ:
пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите:

5 слепые прозревают и хромые ходят,
прокаженные очищаются и глухие слышат,
мертвые воскресают и нищие благовествуют;

6 и блажен, кто не соблазнится о Мне.

 

Мк VII:

37 И чрезвычайно дивились,
и говорили: всё хорошо делает, —
и глухих (surdos) делает слышащими,
и немых — говорящими.

 

Лк VII:

22 И сказал им Иисус в ответ:
пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали:
слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются,
глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют;

23 и блажен, кто не соблазнится о Мне!

 

В словах Иисуса Назарянина «глухие слышат», потому что Он пришел от Отца [Ин XVII, 18], то есть слышат по Его пришествии. Получается, что это слышание происходит после глухоты, с глухотой, но исчезнувшей с Его приходом, – вот этот смысл и заключен в латинской приставке ab-. Христос разъясняет тайный, скрытый смысл бытия в притчах – proverbia или parabolhv (parabolh) – именно в такой форме, в таком закодированном тексте, который при собственной расшифровке воспринимался бы каждым своим и понятным, исходившим из одного источника, но остававшимся в нем же в виде бесконечного количества сущностей. Слова Иисуса обретали бесконечную глубину в качестве возможностей трактования и ныне, и присно, и во веки веков.

 

Мф 13: 10 И, приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им?

11Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано, 12ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет; 13потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют; 14и сбывается над ними пророчество Исаии, которое говорит: слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите, 15 ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их.

16Ваши же блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат, 17ибо истинно говорю вам, что многие пророки и праведники желали видеть, что' вы видите, и не видели, и слышать, что' вы слышите, и не слышали.

18Вы же выслушайте значение притчи о сеятеле: 19ко всякому, слушающему слово о Царствии и не разумеющему, приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его – вот кого означает посеянное при дороге.

20А посеянное на каменистых местах означает того, кто слышит слово и тотчас с радостью принимает его; 21но не имеет в себе корня и непостоянен: когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняется.

22А посеянное в тернии означает того, кто слышит слово, но забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно.

23Посеянное же на доброй земле означает слышащего слово и разумеющего, который и бывает плодоносен, так что иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать.

 

Воспроизводится модель промыслительного устроения мира Богом, повторяющаяся многократно в Новом Завете [Ин XVII, 17 – 24]:

 

17 Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина.

18 Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир.

19 И за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною.

20 Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их,

21 да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня.

22 И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино.

23 Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены́ воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня.

24 Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира;

 

Исходя из этой формулы Божественного присутствия в мире – Примирения –

«Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня» [Ин XVII, 23] –

попробуем соотнести это с художеством, то есть системой художественных средств, Достоевского и с абсурдом.

Абсурд, следуя текстам Нового Завета и Тертуллиана, есть то тайное, что явится душе по воскресении.

…

Но это тайное должно иметь и явное выражение – в содержании, в композиции, в структуре произведения.

1.                          Не одна кульминация в романе. Каждая кульминация обусловлена своим смысловым кругом – темой, идеей, повествованием. В романе «Братья Карамазовы» это и сцена съезда гостей в монастыре, и разговор Ивана с Алешей в трактире, и сцена принятия Дмитрием на себя всех грехов «за дитё», и сцена суда над Дмитрием, где Иван теряет разум, и сцена у Илюшечкиного камня и другие.

2.                          Вставки в повествование: сны, сочинения героев, семейные предания, Житие старца и его наставления, записанные Алешей, прецедентные структурообразующие тексты.

3.                          Прерывистость различных мировоззрений, миров повествования: что непонятно в одной системе, становится понятным в другой, – а место схождения систем – граница, порог, на котором и происходят самыз значительные и кульминационные действия.

4.                          Буквализация фразеологизмов или метафор: «Старая басня Крылова об одной свинье» (ДП 27: 31); сумасшествие Ивана – чтобы обрести веру, надо потерять ум…

5.                          Ирония как средство выражения от обратного.

6.                          Тропы, символы, прецедентные тексты как скрытые идеи.

 

Теоретически с философской трактовкой абсурда связаны такие формы, как притча (лат.) или парабола (греч.) – литературоведческие термины, связанные с интеллектуализмом в литературе, [Словарь 1974: 105], который не случайно идентифицируется в том числе и на художестве Достоевского.

Интеллектуальное произведение обычно включает в себя параболическую мысль, т.е. притчу, историю, казалось бы отходящую от современности. Однако параболичность мышления в интеллектуальном искусстве тем и отличается, что отход от современности происходит не по прямой, а по кривой, по параболе, которая как бы вновь возвращает отошедшую в сторону мысль к современности.

 

Притчи – это то, что является вставкой внутрь произведения для пояснения скрытой мысли автора. А сам такой прием вполне можно назвать принципом абсурда, позволяющим «слышать слышащим и видеть видящим». У Достоевского таких приемов достаточно: сон Мити, притча о луковке, беседы Ивана с чертом, поэма «Великий инквизитор», «Житие старца Зосимы» и др. Каждая из этих вставок выполняет свою предначертанную роль в романе, меняет точку видения и преображает смыслы текста до немыслимых глубин, что само по себе абсурдно в ином понимании этого слова, не вульгарном.

Что касается ответа на поставленный в теме вопрос, то мы видим, что вполне абстрактное понятие «абсурд» может иметь вполне конкретные формы выражения, то есть конструкции. Но абсурда как пейоративного концепта лучше не применять в оценке творчества Достоевского.

 

22-25 мая 2014. Старая Русса.

 

                                                  Библиография

1.      Буренина О. Что такое АБСУРД, или по следам Мартина Эсслина // Абсурд и вокруг: Сб. статей / Отв. ред. О. Буренина. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 7-72.

2. Словарь литературоведческих терминов. М., 1974. С. 105.


* В статье Ольги Бурениной об абсурде очень хорошо представлен обзор представлений об этом феномене. [О. Буренина. Что такое АБСУРД, или по следам Мартина Эсслина // Абсурд и вокруг: Сб. статей / Отв. ред. О. Буренина. М.: Языки славянской культуры, 2004, с. 7-72.] и библиография вопроса. Есть работы и об абсурде у Достоевского: О.Л. Чернорицкой (Внутренняя и внешняя форма в «Братьях Карамазовых» Ф. М. Достоевского), А. Рясова (Достоевский и эстетика абсурда (попытка анализа взаимосвязей) // www.topos.ru/article/6113 // http (26/11/2007) и др. В статье О.Бурениной сразу говорится о том, что «абсурд, когда он возникает и как проявляется в произведениях искусства и литературы, требует, в первую очередь, более четкого определения самого понятия, которое до сего времени остается в современном – зарубежном и русском – литературоведческом дискурсах одним из самых расплывчатых и неопределенных». Но определение и возникновение этого понятия вызывают сомнение, поэтому возникла необходимость филологически обосновать содержание этого слова, столь активно всеми используемого к месту и не к месту.