Елена Анатольевна Осокина
(ИРЯ им. В.В. Виноградова РАН)
Потенциал ЯЗЫКА ДОСТОЕВСКОГО.
фразеологизмы
Полного описания фразеологии Достоевского и собственно авторских фразеологизмов пока не существует. Эта работа находится в процессе. Но выборочное на данный момент описание фразеологизмов и их систематизация позволит составить представление об идиостиле писателя и авторской фразеологии. Под авторской фразеологией Достоевского здесь понимаются такие фразеологизмы в художественных, публицистических и эпистолярных текстах, которые характеризуют его как художника, как носителя русского языка своего времени и выделяют его среди других авторов. Помимо более или менее устоявшихся фразеологизмов рассматриваются так называемые «потенциальные фразеологизмы» – это такие авторские речевые новообразования, которые обладают какой-либо степенью устойчивости, но стать фразеологизмами могут только в перспективе при условии выхода за рамки единичного употребления и дальнейшей воспроизводимости в русском языке. [5, с. 57—60] [10, с. 5–13] Устойчивость высказывания определяется разными факторами: метафоричностью, афористичностью, отсылкой к прецедентному тексту, восприятием контекста как хорошо известного и понятного, – что и делает выражение потенциальным фразеологизмом. Временной промежуток до воспроизводимости и закрепления фразеологизма в языке может быть различным. Таким образом восприятие фразеологизма и его идентификация происходит по круговой схеме: узнавание его в синхронии через знание диахронического контекста, что обуславливает понимание авторской идеи. Это и есть выявление потенциала языка Достоевского на примере фразеологии.
Главным критерием вхождения в языковую систему потенциальных фразеологизмов является практика употребления их в речи, причем период освоения их языком может быть различным. Примеров «растаскивания» художественного произведения на пословицы, поговорки, крылатые слова немало. Показателем этого является широкая цитация в разной степени устойчивого выражения, которое изначально было потенциальным фразеологизмом. Часто эти выражения приобретают символическое значение. Древнейшим примером является Библия Ветхого и Нового завета: райские кущи; Адам и Ева; суета сует; всему своё время; что было, то и будет; нет ничего нового под солнцем; лилия долин; мёд каплет из уст твоих; Альфа и Омега; имеющий уши да слышит; тридцать серебреников; испить чашу; благоразумный разбойник и множество других.
В русской литературе XIX-го века такими произведениями стали, к примеру:
· «Евгений Онегин» А.С. Пушкина: мы все учились понемногу; мы все глядим в наполеоны; волна и камень; привычка свыше нам дана; чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей; любви все возрасты покорны; желудок — верный наш Брегет; кто там в малиновом берете с послом испанским говорит и прочие.
· «Горе от ума» А.С. Грибоедова: счастливые часов не наблюдают; шумим, братец, шумим; горе от ума; ум с сердцем не в ладу; мильон терзаний; служить бы рад — прислуживаться тошно; говорит, как пишет; минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь; шел в комнату, попал в другую; а судьи кто; французик из Бордо; дым отечества нам сладок и приятен; хорошо там, где нас нет; сюда я больше не ездок; карету мне, карету и другие.
К примеру, высказывание: «Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!» — само по себе никоим образом не походит на фразеологизм в синхронии своего контекста, но не в диахронии для нас. За счет многократной цитации этой фразы при мнимой или реальной ситуации в жизни, она становится устойчивым высказыванием, формулирующим кредо конформиста.
· Басни И.А. Крылова: мартышка и очки; это зло не так большой руки; лисица и виноград; видит око, да зуб неймет; наделала синица славы; какой-то Муравей был силы непомерной; чем кумушек считать трудиться; про взятки Климычу читают, а он украдкою кивает на Петра; как бывает жить не тошно, а умирать еще тошней; из кожи лезут вон; а воз и ныне там; пой лучше хорошо щегленком, чем дурно соловьем; демьянова уха; сильнее кошки зверя нет и так далее.
Изначальная метафоричность и символичность языка басен, афористичность морали делает текст басни сверхнасыщенным фразеологизмами, которые из потенциальных быстро становятся реальными. В баснях весьма значимыми становятся названия произведений, но не только в баснях — рассказы, повести, поэмы, романы так же сконцентрированы в своих названиях и находятся с ними в драматическом диалоге. Имя собственное, понятое как слово, наделенное сверхсмыслом, входит во фразеологическое поле. [1]
Названия произведений Достоевского представляют собой потенциальные фразеологизмы: бедные люди; униженные и оскорбленные; преступление (и) наказание; человек из подполья («Записки из подполья»); вечный муж; смешной человек («Сон смешного человека») и т.д., — которые могут быть экстраполированы на соответствующую им ситуацию в синхронии и диахронии и могут символически ее зафиксировать. Необходимо только одно условие — знание прецедентного текста, то есть содержания и идеи произведения с таким названием хотя бы до того времени, когда уже осмысленно закрепится связь номинации с ситуацией.
Они терпеливо ожидали своей очереди войти в комнату, разложить перед вербовщиком «Фербагайла» свои дипломы, почетные грамоты и блеснуть остатками знаний иностранного языка. Бедные люди! Зачем вы здесь? «Фербагайлу» нужны не вы. [Екатерина Романова, Николай Романов. Дамы-козыри (2002)] [8]
И так 58 страниц. Бедные «бедные люди»! Какая элегия! Тоска, и только. [Наталья Игрунова. Что взошло на литературном поле к лету? Журнальное обозрение // «Известия», 2002.07.08] [8]
Я всегда любил наблюдать за тем, как униженные и оскорбленные сочувствуют баловням судьбы:) [Женщина + мужчина: Психология любви (форум) (2004)] [8]
Он узнал людей, прошедших через тюрьмы и ссылки, слушал их рассуждения о настоящем и будущем России, но не мог принять их убеждения: «…люди — это только мы да всякие «униженные и оскорбленные»; все злое — направо, все доброе — налево; все светлое — в народе, в его устоях и чаяниях; все беды — в образе правления и дурных правителях…». [Элла Кричевская. «Все в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл» // «Вестник США», 2003.11.12] [8]
Мне кажется, ваши книги ― неизменно еще и про то, что Судьба существует, но проявляется через случайности, будучи соприродна скорее не логике причин-следствий и преступлений-наказаний, а законам музыкальной гармонии; что линии жизней возникают из хаотических точек так же, как случайные вначале звуки образуют мелодию… [Александр Гаррос, Леонид Юзефович. Журавлиный клинч // «Эксперт», 2009] [8]
Это, во-первых, любовник, чарующий словами (Февральская любовь), и против него, его прекрасных слов — «правда» вечного мужа: теперь оказывается, что это действительно, правда. [М.М. Пришвин. Дневники (1918)] [8]
Святая ложь февральских любовников и гнусная правда октябрьского вечного мужа. [М.М. Пришвин. Дневники (1918)] [8]
Наказание любовника через Миф о человеке, беднейшем из крестьян: пусть нет такого человеко-класса в действительности (это иллюзии), но как существо, противное интеллигенту (любовнику), он должен быть создан и создался и действовал как гримаса вечного мужа (не забывать о Щетинине). [М.М. Пришвин. Дневники (1918)] [8]
Вон Денис мчится сломя голову — смешной человек. [Л. Г. Матвеева. Продлёнка (1987)] [8]
Смешной человек… теперь получается, что я играю словами. [Мариам Петросян. Дом, в котором... (2009)] [8]
Переходя из века в век фразеологизмы аккумулируют языковую, а значит и народную, память.
Творчество Достоевского, продолжительностью в 35 лет, выглядит очень цельным по своему содержанию, и то, что написано им во второй половине жизни, закладывается в начале пути. Языковые эксперименты в ранних произведениях Достоевского проявляются достаточно активно, создавая особое пространство текста в психологическом лабиринте со множеством «зеркал» рефлексии и самоиронии, формирующих образы героев произведений. Потенциальные фразеологизмы как более или менее претендующие на устойчивость и узнаваемые по отдельным ключевым словам, наиболее соответствуют этой психологической заострённости и открывают некую языковую перспективу в будущее.
Тексты Достоевского наполнены потенциальными фразеологизмами. В этих выражениях есть намек на устойчивость за счет большего или меньшего вѝдения или узнавания внутренней формы — «образа, фиксированного в плане содержания фразеологизма, а также осознаваемая носителем языка образная мотивация значения фразеологизма его составляющими — словами или морфемами». [2, 130—132] Вот некоторые примеры, принадлежащие Достоевскому именно в такой форме, проверенные по НКРЯ. [8]
В следующих примерах фразеологичность определена метафоричностью высказывания:
— Дела страшная куча, а, право, лучше, если б этого ничего не было. [Ф.М. Достоевский. Бедные люди (1846)] Заметно было уже по одному виду господина Голядкина, что у него хлопот полон рот и дела страшная куча. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — известный в наше время фразеологизм куча дел у Достоевского существует в расширенной форме с таким же значением «много дел», «очень занят».
— Наконец, серый осенний день, мутный и грязный, так сердито и с такой кислой гримасою заглянул к нему сквозь тусклое окно и комнату, что господин Голядкин никаким уже образом не мог более сомневаться, что он находился не в тридесятом царстве каком-нибудь, а в городе Петербурге, в столице, в Шестилавочной улице, в четвертом этаже одного весьма большого, капитального дома, в собственной квартире своей. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — метафоричность высказывания и олицетворение «дня» придают высказыванию устойчивость, напоминая нам выражение с кислой миной.
— «Эта бестия ни за грош готова продать человека, а тем более барина, — подумал он про себя, — и продал, непременно продал, пари готов держать, что ни за копейку продал. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — вариативность выражения представлена в самом авторском высказывании, объединяя их и ассоциативно отсылая к евангельскому фразеологизму продать за тридцать серебреников.
— Эта ленивая бестия может, наконец, вывесть человека из последних границ; где он шатается?» [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] Этот маневр, как и знала она, способен был выводить его из последних границ. [Ф.М. Достоевский. Идиот (1869)] Такая низость с ее стороны, разумеется, вывела меня из последних границ; кровь закипела, вскочил, полетел. [Ф.М. Достоевский. Идиот (1869)] Варя, так строго обращавшаяся с ним прежде, не подвергала его еперь ни малейшему допросу об его странствиях; а Ганя, к большому удивлению домашних, говорил и даже сходился с ним иногда совершенно дружески, несмотря на всю свою ипохондрию, чего никогда не бывало прежде, так как двадцатисемилетний Ганя естественно не обращал на своего пятнадцатилетнего брата ни малейшего дружелюбного внимания, обращался с ним грубо, требовал к нему от всех домашних одной только строгости и постоянно грозился «добраться до его ушей», что и выводило Колю «из последних границ человеческого терпения». [Ф.М. Достоевский. Идиот (1869)] — значение то же, что «из последних сил», «за пределы».
— Дело-то такое мизерное да оно, наконец, и действительно мизерное, плевое, то есть почти плевое дело… ведь вот оно, как это все, обстоятельство-то…» [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — то же, что «простое, незначительное дело, не требующее усилий». Синонимы: раз плюнуть, выеденного яйца не стоит, ерунда, проще пареной репы и другие.
— Да! нечего сказать, хороши бы были начальники, если б так рассуждали, как я, забубенная голова! [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — значение фразеологизма то же, что «пропащая голова», «погибший человек», восходящее к изображению «бубнового туза» на спине заключенного [3].
— И тем более прискорбно и оскорбительно это, что даже честные люди, с истинно благородным образом мыслей и, главное, одаренные прямым и открытым характером, отступают от интересов благородных людей и прилепляются лучшими качествами сердца своего к зловредной тле, — к несчастию в наше тяжелое и безнравственное время расплодившейся сильно и крайне неблагонамеренно. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — выражение еще только может стать фразеологизмом.
Некоторые фразеологизмы обладают узнаваемой внутренней формой, но имеют усложненную структуру — контаминацию двух фразеологизмов:
— вспыхнуть от стыда; вспыхнуть как огонь; огонь стыда
«Подменил, подлец, — подумал господин Голядкин, вспыхнув как огонь от стыда, — не постыдился публичности!» [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
— бросился вон; бросился без оглядки
Господин Голядкин бросил рубль серебром так, как будто бы об него все пальцы обжег, и, не замечая значительно-наглой улыбки конторщика, улыбки торжества и спокойного могущества, выдрался из толпы и бросился вон без оглядки. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
— испепелить в прах; разом уничтожить
Потом, вдруг вспомнив, что срезался, герой наш вспыхнул как огонь, нахмурил брови и бросил страшный вызывающий взгляд в передний угол кареты, взгляд так и назначенный с тем, чтоб испепелить разом в прах всех врагов его. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
— изобразить на лице; недовольная мина
По-видимому, Крестьян Иванович нисколько не ожидал, да и не желал видеть перед собою господина Голядкина, потому что он вдруг на мгновение смутился и невольно выразил на лице своем какую-то странную, даже, можно сказать, недовольную мину. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
— из уст (его) сыпались слова; слова без (всякого) смысла
Долгое время из уст его сыпались слова без всякого смысла, и наконец только разобрали, что Семён Иванович, во-первых, корит Зиновья Прокофьича одним его давнопрошедшим скаредным делом; потом распознали, будто Семён Иванович предсказывает, что Зиновий Прокофьич ни за что не попадёт в высшее общество, а что вот портной, которому он должен за платье, его прибьёт, непременно прибьёт за то, что долго мальчишка не платит, и что "наконец, ты, мальчишка, — прибавил Семён Иванович, — вишь, там хочешь в гусарские юнкера перейти, так вот не перейдёшь, гриб съешь, а что вот тебя, мальчишку, как начальство узнает про всё, возьмут да в писаря отдадут; вот, мол, как, слышь ты, мальчишка! [Ф.М. Достоевский. Господин Прохарчин (1846)]
Некоторая афористичность выражений придает им устойчивости:
Дескать, без денег у нас никому не дают! [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
И подменит человека, подменит, подлец такой, — как ветошку человека подменит и не рассудит, что человек не ветошка. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
Человек ваш пьян, и путного от него не дождешься; по сей причине предпочитаю отвечать письменно. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
Всему есть пределы, и если это шутка, то шутка неблагопристойная, скажу более: совершенно безнравственная, ибо смею уверить вас, милостивый государь мой, что идеи мои, выше распространенные насчет своих мест, чисто нравственные. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
С истинною горестию вижу, как скоро, успешно и какие далекие корни пустила клевета, в ущерб моему благоденствию, моей чести и доброму моему имени. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
Ироничность фразеологизма выделяет его в речи и дает шанс на жизнь в будущем в виде «крылатого выражения»:
Так как господа регистраторы были теперь удовлетворены вполне, то вдруг оба крайне неучтиво покатились со смеха. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
Поживете — увидите, — сказал он с чувством оскорбленного достоинства, взяв свою шляпу и ретируясь к дверям. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
Игровой фактор в формировании высказывания выделяет его в речи и при узусном расширении в языке может послужить его фразеологизации:
— Потом, опомнившись и смутно заметив, что сделал две глупости разом, решился, нимало не медля, на третью, то есть попробовал было принести оправдание, пробормотал кое-что, улыбаясь, покраснел, сконфузился, выразительно замолчал и, наконец, сел окончательно и уже не вставал более, а так только на всякий случай обеспечил себя тем же самым вызывающим взглядом, который имел необычайную силу мысленно испепелять и разгромлять в прах всех врагов господина Голядкина. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] Господин Голядкин на мгновение выразительно замолчал; говорил он с кротким одушевлением. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — оксюморон.
Рассчитываете, может быть, на скорый отъезд мой в Симбирск и думаете, что не успеем концов свести с вами. [Ф.М. Достоевский. Роман в девяти письмах (1847)] — метатеза в идиоме сводить концы с концами.
В принципе, необычное построение фразы, афористичность, особенная форма высказывания с отсылкой к известному символу или пословице может сделать его потенциальным фразеологизмом в языковом узусе. Использование фразеологизмов в фигуре речи с целью придания высказыванию игрового оттенка — один из таких примеров:
— «Дурак я был, что не отозвался, — подумал он наконец, — следовало бы просто на смелую ногу и с откровенностью, не лишенною благородства: дескать, так и так, Андрей Филиппович, тоже приглашен на обед, да и только!» [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — в зевгме с ироническим оттенком соединение двух выражений.
Есть примеры идиоматичности с переинтерпретацией значения:
— Теперь он обратился весь в зрение и робко, с досадным, тоскливым нетерпением ожидал ответа Крестьяна Ивановича. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — это почти то же, что ‘стать очень внимательным’.
— Говорят еще, господа, что птица сама летит на охотника. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — другой вариант поговорки на ловца и зверь бежит.
Формальное разнообразие фразеологизмов у Достоевского, в том числе потенциальных, подтверждается и такой известной всем старейшей в узусе русского языка фигурой речи, как винительный падеж внутреннего дополнения, как она отмечена у А.А. Шахматова [11, с. 332 (§431)]
Старикашка! в гроб смотрит, дышит на ладан, как говорится, а сплетню бабью заплетут какую-нибудь, так он уж тут слушает; без него невозможно… [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)]
Возможным заимствованием устойчивых выражений с приспособлением их к русскому языку могут быть такие идиомы:
— Да уж так-с; это, впрочем, постороннее дело; умеют этак иногда поднести коку с соком. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] Коку с соком, Крестьян Иванович; это пословица русская. [Ф.М. Достоевский. Двойник (1846)] — ‘льстить, обмануть, пыль в глаза пустить’.
— Не в том смысле говорю, что молодой человек не взял, например, на фасоне или душевными качествами или в чем-нибудь там другом оплошал. Напротив, он даже малый любезный и милый [Ф.М. Достоевский. Роман в девяти письмах (1847)] — то есть ‘не взял пренебрежительным отношением’, не смог ‘пустить пыль в глаза’. Сейчас в сниженном регистре языка существует идиома держать фасон, что значит ‘зазнаваться, пренебрежительно относиться к окружающим, вести себя гордо; выкаблучиваться, козырять, форсить, пускать пыль в глаза, щеголять, фасонить, глядеть фертом’ (Словарь синонимов) [4].
Фрагментарное, неполное описание фразеологизмов Достоевского представляет интерес и позволяет наметить некоторые системные особенности описания его идиостиля в соответствии с предложенной классификацией авторской идиоматики. Если специфические особенности авторской фразеологии в результате максимально полного описания будут выстраиваться в определенную систему авторских приемов, то можно будет на примере описания фразеологизмов говорить о языковой творческой личности и об особенностях идиостиля. [7, с. 184—210] [6] Индивидуальность языковой личности при этом особенно явно проявляется. «В этом смысле исследование авторской идиоматики важно не только для описания особенностей художественного текста и стиля писателя, но и для собственного семантического анализа. Иными словами, авторская фразеология демонстрирует одновременно и потенциал фразеологической системы, и реальные отклонения от существующего стандарта». [2, с. 188—202] Авторская фразеология Достоевского является оригинальной, необычайно разнообразной по форме, смысловым оттенкам и аллюзиям. Введенные Достоевским в середине и второй половине XIX-го века фразеологизмы входят в русский язык, они узнаваемы и так или иначе присутствуют в языке XXI-го века. В языке специалистов-филологов и они встречаются чаще, чем в языке писателей, публицистов и языке общения, но при популяризации его наследия и специальных словарей, посвященных творчеству писателя и его языку [9], фразеологизмы, как наиболее выразительная форма языка, войдут в обиход. Как ни парадоксально, но помешать широкому распространению авторской фразеологии в языке может стать уникальный, многомерный и неповторимый идиостиль писателя.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Афанасьева Э.М. Номинологические модели в художественных практиках: к проблеме онтологии имени // Современные проблемы науки и образования. — 2013. — № 5. [Электронный ресурс]. URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=10419 (дата обращения: 05.02.2021).
2. Баранов А.Н, Добровольский Д.О. Основы фразеологии (краткий курс): учеб. пособие. М.: ФЛИНТА: Наука, 2013. — 312 с.
3. Бубновый туз // Словари и энциклопедии на Академике. [Электронный ресурс]. URL: https://dic.academic.ru/dic.nsf/michelson_new/795/%D0%B1%D1%83%D0%B1%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9 (дата обращения: 10.02.2021)
4. Держать фасон // Портал «Академик». [Электронный ресурс]. URL: https://fenya.academic.ru/1283/%D0%94%D0%B5%D1%80%D0%B6%D0%B0%D1%82%D1%8C_%D1%84%D0%B0%D1%81%D0%BE%D0%BD (дата обращения 14.02.2021)
5. Жуков А.В. Фразеологические фантомы в русском языке // Вестник Новгородского государственного университета. 2009. № 51.
6. Идиостиль // Википедия. [Электронный ресурс]. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%B4%D0%B8%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BB%D1%8C (дата обращения: 21.09.2020).
7. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 2004. — 264 с.
8. Национальный корпус русского языка. [Электронный ресурс]. URL: http://www.ruscorpora.ru/search. (дата обращения 15.03.2019).
9. Словарь языка Достоевского. Идиоглоссарий. А—В / Российская академия наук Институт русского языка им. В.В. Виноградова; гл. редактор чл.-корр. РАН Ю.Н. Караулов. М.: АЗБУКОВНИК, 2008. 964 с.; Г—З. М.: АЗБУКОВНИК, 2010. 1067 с.; И—М. М.: АЗБУКОВНИК, 2012. 848 с.
10. Цицкун В.В., Морозова Т.В. Проблема потенциальности языка: потенциальные слова и потенциальные фразеологизмы (к истории вопроса) // Гуманитарная парадигма. 2017. № 3. С. 5—13. [Электронный ресурс]. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/problema-potentsialnosti-yazyka-potentsialnye-slova-i-potentsialnye-frazeologizmy-k-istorii-voprosa (дата обращения: 24.01.2021)
11. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. Л.: Учпедгиз Наркомпроса РСФСР, 1941. — 620 с.