Аннотация: Гений Достоевского позволяет выражать скрытые смыслы различными искусными приемами, а читатель, видящий вслед за писателем эти смыслы, оказывается конгениальным творцу и, отрицая умом всё поверхностное, обыденное, открывает для себя основополагающее — образ Бога. Степень открытости или закрытости для видения и понимания авторских приемов в разные времена и для разных читателей различна и зависит от степени осведомленности и готовности видеть и воспринимать глубинное содержание. Для выявления таких непростых свойств текста и особенностей идиостиля писателя, способных изменить сознание читающего, необходимо обладать знанием Священного писания и культурно-исторического контекста. Правильно выбранный термин облегчает задачу исследователя, помогает точнее систематизировать исследования. Термин «апофатика» позволяет обозначить и объединить многие предыдущие наблюдения над текстами Достоевского, выявляя целое направление исследований.

Ключевые слова: Достоевский, авторский гений, обыденное и сакральное, текст и подтекст, катафатика и апофатика, художественный прием и откровение

Творческое наследие Ф. М. Достоевского не является в прямом смысле предметом богословия, но может рассматриваться как путь православной теологии, как его художественное воплощение. Чтение и осмысление текстов Достоевского, особенно «пятикнижия», позволяет говорить об их миссионерской роли в деле воспитания души. О том, что чтение художественных произведений Достоевского приводит человека к вере в Бога, к православию, говорят многие читатели. Почему и как это происходит — вот вопрос, который всегда занимал и будет занимать внимание исследователей и проницательных читателей. Многочисленные заметки специалистов и отзывы читателей, прямо противоположные друг другу [«Слово 2014»: 419—428], говорят о нетривиальности источника и гениальности автора, создавшего текст, который отличается внешней точностью и скрытой глубиной при изображении тончайшей работы ума и души персонажей. Автор точно ведет линию падения человека и его духовного воскресения, всегда зная, как и что сказать. Провиденциальности авторского слова отвечают слова в евангелии от Матфея: «Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас» [Мф. 10: 19—20]. То, что говорит автор, открывает путь к истине — явный и мистический: скрытые евангельские цитаты и отсылки к священным текстам в содержании произведений, в речи героев, в развертывании действия — всё это выстраивает невидимый диалог с читателем, проникая в его душу, меняя сознание, делая видимый текст более глубоким и наполненным смыслом. К примеру, евангельское изречение Иисуса: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что вы — как гробы скрытые, над которыми люди ходят и не знают того» [Лк. 11: 44], — ассоциативно определяет идею и содержание эсхатологической зарисовки Достоевского «Бобок», где лежащие в гробах под землей покойники ведут ретроспективные разговоры о прожитой жизни, о чем не ведают оставшиеся на поверхности земли люди. Но это при условии, если читатель знает новозаветное писание и предание.

Правильно выбранный термин облегчает задачу исследователя тем, что помогает точнее систематизировать свои исследования. Термин «апофатика» позволяет обозначить и объединить многие предыдущие наблюдения над текстами Достоевского, выявляя целое направление исследований. Для понимания таких непростых свойств текста и особенностей идиостиля писателя для начала необходимо разобраться с терминологией, которая может быть непонятной под временными и языковыми наслоениями. Как правильно замечают наши мэтры, хорошо бы видеть и понимать то, что написано, а не то, что скрыто между строчками. Правильно выбранный термин помогает увидеть скрытые смыслы.

Два способа Богопознания прямо противоположны: катафатический отвечает на вопрос «Что есть Бог?», апофатический — на вопрос «Что Бог не есть?». В наше время катафатика и апофатика как система способов доказательства Божественного присутствия в мире не является сугубо богословской, но может быть применима и к научному методу [Тростников], особенно в филологии. Антиномия содержания катафатического и апофатического способа доказательства, в данном случае филологического, предлагаемого для проникновенного чтения Достоевского, открывает путь к истине. Именно на сопоставлении двух противоположных способов познания текст открывает свои скрытые смыслы, что как раз способно изменить сознание большинства читающих по мере приближения к концу. При чтении художественных произведений Достоевского перемена ума — метанойя — и восприятия текста происходит под воздействием скрытого, не имеющего обязательного словесного выражения, но всегда здесь и сейчас ощущаемого Божественного присутствия. Это очень древний способ восприятия сокровенного: «Се бо истину возлюбил еси, безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси» [Пс. 50: 8].

Происхождение термина «апофатика» как совокупности разнообразных способов доказательства подлинного образа Бога, не выразимого в человеческом языке, связано с древнегреческим глаголом речи и мысли fhmi; со значением говорить, соглашаться, подтверждать, думать, считать, полагать. Приставки вносят дополнительные оттенки смысла: kata — со значением «направления сверху вниз; полностью» и ajpo — со значением «вдали от; от рождения; по причине чего-л.; посредством…», — поэтому глаголы kata;fhmi и ajpo;fhmi означают 1) утверждать и 2) открыто говорить, прямо заявлять; отрицать, отклонять, снимать, устранять. Соответственно, «апофатика» это проникновение вглубь смысла и выявление скрытой за внешними приемами истины, а способный так завуалированно говорить об истине — всегда личность, гений. Читатель, видящий вслед за писателем Истину и ощущающий Божественное присутствие, оказывается конгениальным творцу и, отрицая умом всё поверхностное, обыденное, открывает образ Бога. Степень открытости или закрытости для видения и понимания авторских приемов в разные времена и для разных читателей различны, но «в безмолвии апофатики ученый услышит негромкий голос истины и передаст услышанное людям. Так отрицательное познание (познание не через прямо называемое, неявное. — Е. О.) непостижимым путем перейдет в положительное» [Тростников], потому что автор «пятикнижия» является «гением искусства», по словам В. Набокова [Набоков: 438].

Новозаветная апофатика текстов Достоевского на самом деле разрабатывается и осознается давно, многими исследователями и читателями, не акцентируя слишком настойчиво это терминологически, а как раз показывая скрытое Божественное присутствие в художественной картине мира Достоевского. Устоявшийся термин «пятикнижие Достоевского» тому подтверждение.

В тексте романа «Братья Карамазовы», состоящем из двух пластов — внешнего, обыденного и внутреннего, смыслообразующего, — существуют явные, видимые авторские приемы доказательства Божественного промысла и неявные, скрытые, но ощущаемые или узнаваемые сквозь бытописание «непознаваемой и неименуемой сущности Бога» [Лосский], — это особая лексика, особый паратаксис, особый строй произведения, особый подбор прецедентных текстов, параллелизм, опирающийся на символ, объективное представление о Боге и созданном Им мире, представленное диалогично в позициях героев произведения и развитии действия. Такие приемы могут быть восприняты как апофатическая теология в художественном тексте. Об апофатическом присутствии Христа в романе «Идиот» упоминал К.А. Степанян [Степанян: 157]. Но апофатика — древнейший способ Богопознания, Божественное откровение, о чем поется в 50-м псалме, входящем в ежедневное богослужение [Пс. 50: 8], и что же присуще всем текстам Достоевского.

Некоторые позиции апофатического доказательства:

1. прием парадокса в повествовании и доказательстве Истины — отвержение Бога или Его домостроительства приводит к Богу;

2. опровержение и преодоление того, что не с Богом — греха, богоборчества, ада;

3. духовная битва как дискурс — «тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей» [Достоевский Т.14: 100];

4. схождение во ад и воскресение как подтекст — автор и герои;

5. изображение темной и светлой сущности человека — «слепых и видящих»; двойственность;

6. отсылка к евангельскому сюжету искушения Христа в пустыне;

7. аскетизм и безмолвие как путь мистического познания; буквализация апофатики в сцене молчания Пленника и его бессловный ответ после исповеди инквизитора в поэме Ивана Карамазова [Достоевский Т.14: 224—241];

8. «план-схема» романа в виде канона как гимнографической формы [«Слово» 2014: 343—349]; скрытая в тексте иконография [«Слово» 2014: 359—395], «экфрасис» [Новикова 2016: 55—82];

9. априорное превосходство благой вести Нового завета перед Ветхим законом в авторском предпочтении.

Парадоксальность термина «апофатика» обусловливает один из художественных приемов апофатического доказательства — жизненный и психологический парадокс: отвержение Бога приводит к Богу; потеря ума, отказ от мира направляет к Богу. Сюжетные линии Раскольникова, князя Мышкина, Ставрогина, Аркадия, Ивана Карамазова в своем целеполагании воспроизводят Евангелие от Иоанна 12:

24 Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.

25 Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную. …

31 Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон. …

38 да сбудется слово Исайи пророка: Господи! кто поверил слышанному от нас? и кому открылась мышца Господня?

Эти строфы отмечены важными значками в его каторжном Евангелии, что свидетельствует о важности слов Иисуса для писателя. Так же значком NB (nota bene) отмечен 41-й стих в 9-й главе евангелия от Иоанна: Иисус сказал им [фарисеям]: «если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас», — парадоксальное по смыслу и форме высказывание, влияющее на слово Достоевского.

Не только в сюжетных отсылках к Евангелию, но и в теоретизировании героев-богоборцев, отказывающихся от Бога в пользу научности и логики, автор показывает ложность их позиций, которые опровергаются развитием действия. Происходит опровержение того, что не с Богом, а именно: греха, бунтарства, богоборчества, разрушения всего, бесовщины, поклонения золотому тельцу, сектантства, лжи… — и это отзывается в душе читающего, приводя или к положительным эмоциям и изменению ума, или к отрицательному впечатлению и отношению к писателю, обвиняя его во всех грехах [«Слово» 2014: 419—428]. В «Братьях Карамазовых» в книге пятой «Pro и contra» в главе четвертой «Бунт» Иван Карамазов свои парадоксальные богоборческие умозаключения строит парадоксальным образом, на иронии и сарказме, сначала уничижая себя — «я клоп… по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему…», — и тут же с претензией гордыни возвышая — «я веровал… я хочу знать… что мне в том, что виновных нет и что я это знаю…Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет Ему почтительнейше возвращаю» [Достоевский Т.14: 222—223].

По словам «апостола Любви» Иоанна Богослова, «Бог есть любовь» [1Ин. 4: 16], и там, где нет Любви — ад. Достоевский показывает такое состояние души без Бога и с Богом, ад и воскресение души. В каждом романе герой находится и там, и там: в раю, когда есть любовь в душе, и в аду жизни; или в райских кущах жизненного рая, но с адом в душе, — или наоборот. Эти два полюса создают динамику действия романа и душевное напряжение героев и читателей романа. Падшая душа опускается в ад греха, но покаяние меняет сознание и направляет душу в небеса. Человек воскресает духовно. Идея воскресения человека — «Чтоб из низости душою Мог подняться человек…» — цитата из «Элевзинского узника» Шиллера [Достоевский Т.14: 99] — обусловлена и биографическим фактом казни из жизни самого Достоевского, рассказ о чем он вложил в уста князя Мышкина [Достоевский Т.8: 51—52].

Воскресение — неявное явление — и есть апофатическое доказательство божественной природы человека по аналогии с воскресением Иисуса Христа, Богочеловека. Невидимое, незримое схождение во ад, что в иконографии являет собой Воскресение, открывается верующим, имеющим очи и уши. «Имеющий уши да слышит» [Мф. 11: 15; 25: 30; Лк. 8: 15; Мк. 4: 9], «блаженны очи, видящие то, что вы видите!» [Лк. 10: 23].

Рассудок человека, его логика и язык не приспособлены для выражения мистического постижения Божественного присутствия и для Богопознания [Тростников]. Но есть форма авторского иносказания, своеобразной тайнописи, чтобы истину донести до сознания читающих и слушающих. В Евангелии Иисус пользовался притчами, которые должны были быть понятны ученикам, а в своей бытовой выразительности — доступны остальным людям для понимания высшей сущности по аналогии. В художественной литературе только гений писателя способен направить ум и сердце человека на путь Истины. Прозрение возникает в результате собственного опыта прохождения этого пути вместе с героями произведений и по мере своего собственного знания и видения настоящего и прошлого контекста, то есть видения и прочтения прецедентного текста. Достоевский использует Евангелие как скрытый подтекст. В поэме Ивана Карамазова «Великий инквизитор» [Достоевский Т.14: 224—241] есть структурная и содержательная канва искушения Христа в пустыне [Мф. 4: 1—11; Лк. 4: 1—13; Мк. 1: 12—13]. Искушение Христа по толкованиям Евангелия было связано с испытанием человеческой природы Иисуса, воздействуя на которую дьявол надеялся совратить Христа на ложный путь. Искушение было голодом (обратить камни в хлебы), гордыней (броситься вниз со скалы) и верой (поклониться дьяволу ради власти над всеми и славы), но сказано было: «отойди от Меня, сатана; написано: Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи» (Лк. 4:8). В отношении божественной природы Христа это искушение было борьбой дьявола с Сыном Божьим, воплотившимся ради спасения человечества, за сохранение своей власти над людьми [Искушение Христа]. Но, по словам апостола Павла, искушение нужно было для того, чтобы «как Сам Он претерпел, быв искушён, то может и искушаемым помочь» (Евр. 2:18), когда они встают на путь аскезы и Богопознания.

Старик-инквизитор в поэме воспроизводит историю искушения с актуализацией и развертыванием её во времени без Христа, до Его Второго пришествия, перед явившимся Пленником, который молчит. После такой исповеди инквизитора Он, не говоря ни слова, целует старика в его бескровные девяностолетние уста и уходит [Достоевский Т.14: 239]. У читающих не возникает сомнения в том, кто это, но лишить слова Бога, у которого было Слово и Слово было Бог [Ин. 1: 1], было доступно только «гению искусства», как сказал о Достоевском В. Набоков [Набоков 1996: 218]. Главу «Великий инквизитор» в романе «Братья Карамазовы», где Иван проговаривает свою не записанную, не облеченную в письмо поэму, в которой ещё и в полном молчании «является Он, правда Он ничего не говорит в поэме, а только появляется и проходит» [Достоевский Т.14: 225], можно считать квинтэссенцией апофатики, когда во плоти явлена «безвестная и тайная премудрости Твоея» [Пс. 50: 8].

К новозаветной апофатике относится скрытая в тексте пятикнижия и вплетенная в канву сюжета иконография [«Слово» 2014: 359—395] и экфрасис [Новикова 2016: 55—82].

Кроме описательной апофатики существуют ещё и несловесные способы доказательства Божественного присутствия в произведениях Достоевского, связанные 1) с идеей произведения, 2) линией героев, 3) сюжетом — интрига разворачивается вокруг и в связи с размышлением об истине и Христе, 4) структурой («планом-схемой») произведения, когда основой романа является схема божественной службы [«Слово» 2014: 343—349], 5) структурой фразы — параллелизмом, амплификацией, градацией — фигурами речи, свойственными поэтическим книгам Библии и унаследованными оттуда церковнославянским языком при переводе [«Слово» 2014: 332—349; 447—466].

В целом, можно говорить об априорном превосходстве Новозаветной апофатики, но сцены искушения Христа в пустыне отсылают к ветхозаветной книге Иова, с детства любимой Достоевским, и книге пророка Исайи, подробно представленной в богослужении; фигуры речи связаны с Псалтирью, но всё это сводится к незримо присутствующему Иисусу Христу, с которым, если бы пришлось Федору Михайловичу выбирать между истиной и Христом, то, говорит он в письме к Н.Д. Фонвизиной: «<…>если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной» [Достоевский Т.28(1): 176]. Этот символ веры Достоевского свидетельствует в пользу новозаветной апофатики. Для восприятия столь непростых смыслов необходим определенный уровень знания и осведомленности читающего: надо знать тексты Священного писания и обладать определенным культурно-историческим и литературным кругозором. Но даже неподготовленный читатель с открытым сердцем будет соучаствовать с писателем в духовном возрождении.

Список литературы:

1. Лосский В. Н. Апофаза и троическое богословие [Электронный ресурс]. https://azbyka.ru/apofaticheskoe-bogoslovie (19.01.20)

2. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. — Л.: Наука, 1972—1992.

3. Евангелие Достоевского: В 2 т. Т. 1. Личный экземпляр Нового Завета 1823 года издания, подаренный Ф.М. Достоевскому в Тобольске в январе 1850 года. – М.: Русскiй мiръ, 2010. – 656 с.

4. Набоков В. Лекции по русской литературе. — М.: Независимая газета, 1996. —438 с.

5. Новикова Е.Г. «Nous serons avec le Christ». Роман Ф.М. Достоевского «Идиот». — Томск: Изд-во Том. Ун-та, 2016. — 244 с.

6. Словарь языка Достоевского. Идиоглоссарий. А—В / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова . Главный редактор чл.-корр. РАН Ю.Н. Караулов. М., АЗБУКОВНИК, 2008. — 964 с. — С. 612—616, 646—650.

7. «Слово Достоевского 2014. Идиостиль и картина мира». Коллективная монография / Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова; под общей редакцией Е.А. Осокиной. — М.: ЛЕКСРУС, 2014. — 528 с.

8. Степанян К. Юродство и безумие, смерть и воскресение, бытие и небытие в романе «Идиот» // Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. Сборник работ отечественных зарубежных ученых под редакцией Т.А. Касаткиной. — М.: Наследие, 2001. — С. 137 — 162.

9. Тростников В. Апофатика — основной метод науки XXI века [Электронный ресурс]. https://pravoslavie.ru/736.html (19.01.20).

10. 1 Ин 4:16 — 1-е послание Иоанна 4:16 И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в неё. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём // Новый завет [Электронный ресурс]. https://bible.by/verse/48/4/16/ (16.11.20)

Искушение Христа. [Электронный ресурс]. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D1%81%D0%BA%D1%83%D1%88%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%A5%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B0 (30.11.20)

Elena A. Osokina

Candidate of Philological Sciences,

Researcher,

V. V. Vinogradov Institute

of the Russian Language,

Russian Academy of Sciences

(Moscow, Russian Federation)

HIDDEN SEMANTICS AS A TECHNIQUE

IN THE WORKS OF DOSTOEVSKY

Dostoevsky's genius makes it possible to express hidden meanings with various skillful techniques, and the reader, who sees these meanings after the writer, turns out to be congenial to the creator and, denying everything superficial, ordinary with his mind, discovers the fundamental — the image of God. The degree of openness or closeness to the vision and understanding of the author's techniques at different times and for different readers varies and depends on the degree of awareness and willingness to see and perceive the deep content. To identify such difficult properties of the text and idiosyncrasies of the writer that can change the reader's consciousness, it is necessary to have knowledge of the Holy Scriptures and the cultural and historical context. A correctly chosen term facilitates the task of the researcher, helps to systematize research more accurately. The term "apophatic" allows us to identify and combine many previous observations on Dostoevsky's texts, revealing a whole line of research.

Keywords: Dostoevsky, the author's genius, the ordinary and the sacred, text and subtext, cataphatic and apophatic, artistic technique and revelation