ГОСПОДИН

 

 

И

 

 

ПРЕЗИДЕНТ

 

 

 

 

Москва 2011

ГОСПОДИН И ПРЕЗИДЕНТ

 

Фантастическая история

 

Предисловие

Эта совершенно выдуманная история появилась совершенно неожиданно, навеянная, быть может, ветром воспоминаний о прочитанных когда-то давно подобных фантазиях, составивших литературное воспитание средой, определившее постоянное желание выдавать должное за действительное, почему эта история и получила название «фантастической». Так как автор совершенно несведущ ни в одной из описываемых сфер, то «записанные сновидения» ближе всего к форме этого повествования, подправленного смешанными аудио- и видеовпечатлениями от всегда работающего телевизора, который создавал в доме эффект присутствия. Кого? Трудно сказать. Может быть главного героя, или второстепенного, или пространства, заполнившего время пребывания дома в период затяжной непогоды и затягивающей все глубже работы по восстановлению образа мыслей людей прошедших эпох. Автор заранее всем  приносит свои извинения за совершенно случайные совпадения, обусловленные всё тем же желанием должного и верой в незримое.

 

Глава первая и не последняя

 

         «Ветер западный с переходом на восточный, умеренный, 3–7 метров в секунду…»

«Что за ерунда, – мелькнуло в голове у человека, – какой восточно-западный?» Он вытянул руку из-под пододеяльника, чтобы убедиться, что это не лапка жука. Только что он корчился от ужаса сна, в котором был жуком. Майским. Сидел в кресле судьи, заложив лапки в кармашки фрака цвета пережаренного кофе, и судил судом несправедливо обвиненных в тунеядстве куколок. Из-под пододеяльника показалась его, человеческая, рука, и он облегченно вздохнул, невероятно обрадовавшись такому естественному счастью. Когда он убедился в человеческом же естестве своего колена, то успокоился окончательно и решил встать. Голова пудовой гирей вдавливалась в подушку, напоминая о вчерашних «возлежаниях» и «возлияниях» с сослуживцами. «Хорошо, что этот симпозиум завершился, – думалось ему, – а то бы он не завершился никогда». Он мог сорваться в интеллигентный запой, так он называл собственную разнузданность, и поэтому своевременная остановка перед падением добавляла ему гордости собой в своих собственных глазах. «Это вам не того», – вспомнил он из давно прочитанного и встал.

Стоптанные тапки, засаленный полосатый халат, обвисающий на узких плечах и тонких руках, всклокоченные темные волосы, заспанное припухшее лицо – вот что предстало перед ним в зеркале ванной комнаты, куда он попал, сделав несколько шагов. «Да-а, сказали мы с Петром Иванычем, – продолжались его литературные мысли, – ну и вид…» Митяй – так звали его друзья – начал пристально всматриваться в отражение. По мере того как прозревали глаза и уменьшалась отечность, лицо в зеркале приобретало смутно знакомые черты. «Так и есть, это он».

«Президент Российской Федерации Дмитрий Медведев сегодня отправляется в регионы и посетит несколько отдаленных населенных пунктов», – услышал он голос телевизионного диктора. «Вот кого надо просить напрямую, иначе правды не добьешься. Второй год не поддерживают заявку на грант, а тема животрепещущая – «Личностная транслатация в экстремальной ситуации». Если не он, то кто может помочь. Так ведь и с голоду умереть можно, не говоря уже обо всем остальном. Я бы на его месте в первую очередь поддерживал такие исследования, а то во-о-н сколько врагов и завистников развелось – того и гляди перевоплотятся». Митяй увлекся этой мыслью и уже не мог остановиться. Он решил действовать. Как именно? Это, конечно, был вопрос. Как осуществить это «напрямую»? Написать? Встретиться? Где тут встретишься в этом захолустье? Надо идти навстречу! Не медля! Митяй начал приводить себя в порядок, слегка преобразовывая внешность под всем знакомую. Он еще не очень понимал, зачем он это делает, но увлекся своеобразной игрой под свой внутренний монолог. Это укрепляло его в безумной идее все больше и больше и довело до выбора костюма. Галстук не нужен, он любит обходиться без него в неофициальной обстановке, а вот цвет костюма будет его любимым – темно-синим.

Он повернулся и боковым зрением увидел… не себя, нет, но его – сходство было разительным. И тут ему стало не по себе. От непонятного волнения стало подташнивать. Митяй ринулся к холодильнику, достал бутылку водки и стал пить прямо из горлышка до полного исчезновения неприятного чувства. Чувство, конечно, исчезло, но вместе с ним исчезло и ясное сознание и возможность передвигаться самостоятельно. Видимо, поэтому его и понесло не в ту дверь. Что было дальше, он не помнил.

Митяй оказался на улице. Он будто не шел – летел. «Не путь, а лабиринт какой-то», – отпечаталось в сознании. Пространство стало как-то уплотняться, все сдавливалось и в ушах стоял шепот: «Кортеж, кортеж, смотрите!» В сознании сверкнуло что-то черное и ослепительное, в голове гудело, все стало смещаться куда-то в сторону. Его оттеснили к гаражам, так он подумал, потому что кругом стало много крашеной жести. Он очень беспокоился за свой костюмчик, потому что это был его любимый цвет, и когда беспокойство достигло предела, он упал, преткнувшись обо что-то мягкое. Земля внезапно оказалась у самых глаз и затмила свет.

 Первое что он услышал, это ровный голос диктора, сообщавший, что сегодня, 6-го июля, президент Российской Федерации Дмитрий Анатольевич Медведев находится в регионах с неофициальным визитом, где он посетит те места, которые привлекут его внимание: больницы, детские сады, кафе, отделения милиции и другие.

Он трудно приходил в себя и пытался вспомнить, что с ним и где он. Сначала он открыл глаза и, собравшись потянуться, как всегда, одновременно увидел какую-то сетку перед глазами и чуть не упал с чего-то незнакомо жесткого, попав еще к тому же рукой в кого-то живого. Сознание возвращалось слишком медленно, чтобы понять, что к чему, но одно было ясно – он не дома. В воздухе повисла напряженность. Голос диктора сбил его с толку, позволив ощутить себя в своей постели. Нечистая стена, прутья решетки и присутствие за ней посторонних окончательно его запутали, и он полностью открыл глаза, чтобы во всем разобраться. Но не успел, потому что в этот момент щелкнул замок и дверь-решетка отворилась. «Выхо-ди!» Митяй как раз и собирался это сделать, для чего уже вставал, когда к решетке подошли два человека в штатском и за ними кто-то третий – небольшого роста и в темно-синем костюме. Он здоровался с милиционерами за руку, и Митяй понял, что это ОН! Решив, что сам он спит и видит сон, Митяй ничего не стал говорить, а просто открыл рот от изумления и потерял дар речи. Дверь в решетке отворилась, Митяй сделал шаг навстречу, закрыл рот и протянул руку. «Здравствуйте, господин президент!» – неслышно произнес он, протягивая руку. Два человека в штатском приблизились к ним вплотную, чтобы оттеснить обитателя временного заключения, и тут погас свет. Все затоптались на месте и немного переместились от неожиданности, смешавшись в кучу. Вдруг Митяй почувствовал, что его оттесняют к выходу, куда-то ведут, к свету. Пытаясь понять, что происходит, он вдруг обнаружил себя на сиденье между двумя охранниками, причем машина плавно тронулась. Митяй решил, что его перевозят в другое место, и не сопротивлялся.

 

Глава вторая, следующая

 

Президент ничего не понял, что произошло. Он просто оказался за решеткой. «Кто-то, видимо, решил пошутить», – подумал он и не стал возмущаться, а просто ждал, что будет дальше.  Свет очень быстро появился, и президент смог рассмотреть место своего невольного заключения. Он хотел было обратиться к дежурному, но за столом слева никого не было. Не было и его охранников. Был только кто-то в углу, что-то бормотавший себе под нос. «Президент Российской Федерации посетил местное отделение милиции и сегодня же возвращается в Москву. В аэропорту его провожают местные руководители и представители правоохранительных органов», – вещал ровным голосом телевизор. «Что же это такое, куда все подевались? Какой президент? Куда возвращается?» – занервничал президент.

– Дежурный! – крикнул он. – Дежурный! Немедленно откройте дверь и выпустите меня отсюда!

– Это кто тут дебоширит?! – раздался натужный голос. – В камеру захотел?

У стола появился грузный сержант. Он мельком взглянул на сетку.

– Это ты, Митяй? Что шумим? Вырядился-то! Прям президент!

– Я и есть президент. Откройте дверь!

Сержант пригляделся на всякий случай. «Что-то есть. Слегка не выбрит, без галстука, нервный какой-то, а так похож».

– Ты, Митяй, и вообще помолчал бы. Щас следователь придет с тобой разбираться – труп на тебе. Так что отсюда ты выйдешь не скоро. Веди себя тихо, пока в зубы не получил.

– Какой труп?! Что вы себе позволяете? Я – президент Дмитрий Анатольевич Медведев. Откройте дверь и предоставьте мне телефон. Пригласите начальника отделения.

– Во гонит! И ты Анатольич? Ну, совпа-а-л! Не боись, Митяй, зачтется, – и сержант сделал телевизор погромче, заговорили о погоде. – А наш-то в аэропорту, провожает…

         Президенту это все уже стало надоедать. Он с досады ударил ладонью по решетке и приблизился к ней, чтобы разглядеть телефон на столе. В ту же секунду он отлетел вглубь камеры, получив дубинкой по лицу. Сержант, несмотря на свою грузность, вмиг оказался у решетки и образумил «наглеца». Президент тем временем не знал, как справиться с болью и гневом, вскочил и ринулся обратно. Тут же последовал еще удар. Боль затуманила сознание. Кровь текла из носа. Президент рукой до него дотронулся, размазав кровь по лицу, и увидел, что вся рубашка закапана кровью. «Это уже слишком!» Он закричал, что все ответят, что камня на камне не останется от этой конторы, что он всех уволит, что… Он уже не сдерживался и, вцепившись в решетку, дергал ее изо всех сил.

         Что было дальше, представить себе невозможно. В каморку вбежали двое в милицейской форме и принялись дубинками колотить как попало по несчастному президенту, пока тот не упал на пол и не затих.

– Ну хватит! – крикнул сержант. – Ишь ты, разошелся! Давай, ребята, по местам. Скоро следак приедет.

***

         Митяй между тем не понимал, что происходит. Его так быстро вывели из отделения и посадили в машину, что он испугался, притих и решил, что что-то такое натворил, из-за чего теперь его хотят куда-то упечь. Что он натворил? Поздоровался за руку с президентом? Он закрыл глаза. И что теперь? В машине было тихо, мягко, прохладно. Никто его не беспокоил. Он даже зауважал силовые органы – так обращаться с подопечными! Он осмелился сказать, скорее даже только подумать: «Воды», – и тут же появился стакан с водой. Машина остановилась как-то совсем незаметно, как и ехала – тихо, плавно, – и он понял, что надо выйти. «Приехали!» – подумал Митяй и увидел, что его вводят в салон-парикмахерскую. «Зачем?» – подумал он и услышал: «Пора». Его посадили в кресло, и первый раз в жизни не он сам, а ему привели в порядок внешность – помыли, побрили, умастили, причесали, подправили, подмазали… Когда он открыл глаза и посмотрел в зеркало, то то, что он увидел, повергло его в изумление, почти в шок – на него смотрел президент Российской Федерации. «Кажется, это я. Они меня принимают за президента. Что же делать?»

– Когда у нас выборы президента? – спросил он, рассматривая себя в большом зеркале. Двое переглянулись:

– В 2012-м, Дмитрий Анатольевич.

– Да? Недолго, вообще-то, осталось. Может, дотянем? Поехали, – сказал он и испугался. Но все засмеялись неожиданной шутке и двинулись к выходу. Визит завершен, и надо было отправляться в Москву.

***

Дмитрий Анатольевич очнулся на полу, в скрюченной позе, дрожа мелкой дрожью от холода и сырости. Все тело затекло и болело, голова трещала и гудела от боли так, что ничего кроме этого гула он не слышал и ничего не мог вспомнить. «Как мне плохо», – это все, о чем он мог подумать. Чтобы как-то согреться, он постарался еще подтянуть колени к подбородку и успокоить дыхание. Стало чуть-чуть уютнее и теплее. Он так обрадовался теплу, что сразу заснул. И видит, что рядом с ним, в углу, кто-то зашевелился и стал вставать. Он присмотрелся и вдруг понял, что это его отец.

– Отец! Ты как здесь? Ты же умер два года назад?

– Гхм, можно и так сказать. – Голос был глуховат, и чтобы понять, надо было прислушиваться. – Этого никто не минует. Но никто и не исчезает просто так. Там, на Суде, все становится ясно: кому исчезнуть, кому пребывать вечно, кому повторить земной путь. Там вся твоя жизнь предстает как на ладони, все видно, ничего не скроешь. И знаешь, так посмотришь на все разом, и становится стыдно и больно за свои темные помыслы и плохие поступки. Думаешь, вот это бы взял на себя, там не отказался от благодеяния, здесь принял смиренно испытание –  не было бы так плохо другим и так стыдно себе самому. Часто мы сопротивляемся чему-то, а это что-то открывает нам истину, которую мы так и не узнаём, отказываясь от предложенных обстоятельствами испытаний. И только там, на Суде, видно, где надо было принять то или другое, а не отказываться любой ценой от чего-либо. Да-а, если бы быть таким всевидящим при земной жизни, здесь не пришлось бы так мучительно сознаваться в своих грехах. Поэтому и говорю тебе – будь смиреннее, не торопись сопротивляться всему и всем, дай ходу событий развернуться полностью – тогда увидишь истину.

         С этими словами все исчезло, и Дмитрий Анатольевич почувствовал, что его трясут за плечо.

– Очнитесь. Вы меня слышите? Постарайтесь подняться.

         Дмитрий Анатольевич с трудом приходил в себя. Он постарался открыть глаза, но это не очень получалось. К тому же он плохо понимал, что происходит, и плохо помнил, что было раньше. Наконец, удалось открыть глаза. Перед ним сидел на корточках незнакомый человек в белой рубашке и тормошил его за плечо. Дмитрий Анатольевич попытался разогнуться и застонал от боли, которая усиливалась от любого движения.

– Помогите ему, – потребовал человек, и Дмитрий Анатольевич почувствовал, как его берут под руки и приподнимают. От боли все потемнело в глазах. Он обвис и не смог собраться, чтобы встать. Его подтащили к скамье и кое-как усадили, прислонив к стене. Было жестко и мокро.

         Человек в белой рубашке назвался следователем Отдела по особо опасным преступлениям и сказал, что Дмитрий Анатольевич будет задержан по обвинению в убийстве. Все бумаги следователь предъявил и предложил подписать чистосердечное признание, чтобы облегчить наказание. Дмитрий Анатольевич ничего не понял. «Какое убийство?! Какое наказание?! Я –президент ЭРЭФ! Немедленно предоставьте мне телефон!» – это все, что мог он произнести в данной ситуации, но никто его не слышал.

– Вы были найдены на месте преступления рядом с трупом местного предпринимателя. Там же обнаружено орудие убийства с вашими отпечатками пальцев. По вашим документам вы – Дмитрий Анатольевич Медведев, местный уроженец, старший преподаватель местного университета. Были в состоянии опьянения, что служит отягчающим обстоятельством преступления. После завершения расследования суд вынесет приговор. Подпишите добровольное признание – это облегчит вашу участь…

         Следователь говорил что-то еще, но Дмитрий Анатольевич ничего не слышал, мешал шум в голове. Что было дальше, он не осознавал.

– Немедленно выпустите меня отсюда! – эта фраза занозой сидела в воспаленном сознании. Он бросился к двери, был сбит с ног, посыпались удары и наступила темнота.

         Проснулся он в тесной каменной комнате, на каменном полу. Было сыро и пахло ацетоном. Он приподнял голову, преодолевая пудовую тяжесть. У самых глаз сидела и смотрела на него крыса. Он вздрогнул и попытался вскочить. Не тут-то было! Боль пронзила все тело, голова закружилась. Но он успел припасть к кровати. Она заскрежетала пронзительным звуком. Он прилег, чтобы остановить вращение земли под ногами, и провалился в сон-забытье.

         Проснулся Дмитрий Анатольевич от разрывающего душу звука открываемой двери. За ним пришли. Он послушно пошел туда, куда его вели. Это опять был кабинет, где на столе стоял телефон. Дмитрий Анатольевич бросился к нему, не добрался, а был ударом отброшен к стене. Ему что-то говорили про признание, трясли перед носом какой-то бумагой и чего-то требовали. Он повторял только одну фразу: «Я – президент РФ, дайте позвонить». Потом были крики, его связали сзади за руки и за ноги и стали стягивать в один узел. От боли он потерял сознание, а когда очнулся, опять видел перед глазами бумагу и в ушах гудело чужим голосом: «Подпи-и-ш-ы-ы-ы!» Дмитрий Анатольевич ничего не понимал, мотал головой, пока опять его не стали скручивать, поднимая ногу назад к голове. От нестерпимой боли в спине и в паху он опять отключился и, когда очнулся в третий раз и увидел бумагу перед глазами, подписал там, куда поставили его руку, только чтобы его оставили в покое. И его оставили. Отволокли куда-то, где он почувствовал себя лежащим на кровати, дрожа всем телом. В измученном сознании его проносились картины ужаса в виде кровожадно улыбающегося палача, трясущего перед ним веревкой и поющего: «Иди сюда-а-а, президе-е-ент».

         Проснулся он, оттого что к нему пришли. И так было несколько раз, пока он не попросил пить, потом еще, на следующий день дали какую-то еду.  Потом повели куда-то, как оказалось, в душ, заставили помыться, но побриться не дали. Он был рад и этому, хотя шевельнуться было больно. На следующий день его повезли на следственный эксперимент. Он ничего не понимал, не узнавал, но соглашался с тем, что ему говорили, только чтобы его не трогали. Он понял одно, что он раб обстоятельств и сопротивление смерти подобно. Оставалось только надеяться на чудо.

         Поэтому он молча принял все, что ему навязали – и ждал чуда. Согласился с адвокатом и прокурором – и ждал чуда, молча сидел на закрытом суде – и ждал чуда, молча выслушал приговор о каком-то сроке принудительного лечения в психиатрической клинике – и ждал чуда. Сознание его существовало само по себе. Понять, в каком положении он находится, Дмитрий Анатольевич смог только спустя какое-то время, после уколов, связываний, развязываний, кормлений и прочего, вдруг, в один прекрасный день, услышав голос диктора в телевизоре на столе у дежурного врача: «Президент РФ Дмитрий Анатольевич Медведев отправляется с официальным визитом во Францию». И тут память и жизнь стали медленно к нему возвращаться. 

 

Глава третья, в продолжение предыдущей

 

         Митяй был как во сне. Он не мог до конца поверить в  происходящее, но принял роль и включился в игру сразу, так как выхода другого не было – не хотелось бесследно исчезать в случае разоблачения. Судьба президента его волновала, но он понимал, что сейчас пытаться что-то разузнать, найти его и вернуть – нереально, да и не хочется. Другой возможности оказаться на таком месте не будет. Визиты, этикет, речи – все напишут, вплоть до расхожего словечка «сбрендить», где, когда и куда его вставить, всё подскажут, всюду направят, – интересно же. Журналистское образование позволяет вникать во все. А там – будь что будет.

         Митяй так размышлял, следуя на обед за исполнителем. Он не подумал о самой трудной ситуации – встрече с женой президента. Только сейчас он осознал, что может произойти. Этого ему не выдержать! Конец! Женщину не обманешь, жена сразу определит, он это или не он. Да еще за столом, где, будто на сцене, все видно. Как быть? А после обеда что? Совместный отдых?! Выход один – надо срочно исчезать с глаз ее, иначе все станет понятно.

         Наконец, они все вместе подошли к обеденному столу. Митяй насторожился, потому что не знал, как себя ведет президент за обедом. Но все устремлялись к нему, и стало понятно, что надо пожать руки и поприветствовать, потому что подходили за этим. Если бы еще знать, как кого зовут. Он напрягся, пытаясь выудить что-нибудь со дна журналистской памяти, и кое-что вспомнил, но далеко не всё и всех – соратники к рукопожатию получали подкисшую улыбочку, недоумевая, что случилось с президентом. Но задавать лишние вопросы здесь не принято, поэтому каждый получал свое и восвояси же отходил. Не было только одного человека – Первый опаздывал – с Камчатки так быстро не прилетишь.

         Теперь надо было сесть на свое место. Митяй и предположить не мог, что проблемы будут на каждом шагу. Он пошел вслед за охраной, которая и подвела его к месту за столом рядом с женой. «Кажется, попал», – подумал он и сел. Жена приветливо улыбнулась, задерживая взгляд на лице, и спросила что-то о делах. Митяй ничего не слышал из-за гулких ударов крови в голове. Сердце билось прямо в виски и готово было выскочить. Пока он пытался справиться с волнением, вокруг него образовалось некое движение: наполняли фужеры, предлагали закуски. Он на что-то кивал, и вскоре тарелка наполнилась и надо было есть. Если бы хоть раз прежде он мог видеть, что происходит за обеденным столом! Он выпил воды, начал что-то жевать, не понимая вкуса, и ожидал провала каждую секунду. Но вокруг все были заняты едой и никто не обращал на него никакого внимания. Никто, кроме жены. Она наклонилась и спросила: «Ты здоров?» Он кивнул, сказал, что волнуется по одному делу, и спросил, где премьер. «Будет позже», – услышал он в ответ и первый раз вздохнул глубоко: «Еще можно пожить». Он даже забыл про жену. И напрасно.

         Она сразу поняла, что это не он. Но как похож! Чуть больше важничает, от волнения, а так – одно лицо. Надо же так подобрать! Она молчала, потому что знала о двойниках. Один раз, в самом начале его президентства, она уже попала в неловкое положение из-за того, что не догадалась промолчать. Первый тогда ее вежливо вразумил, и теперь она предпочитает молчать и делать вид, что все в порядке, до особого распоряжения. Они свое дело знают. Когда придет время, ее предупредят, ранее можно не беспокоиться. Значит, сегодня она свободна и может сама распорядиться своим вечером. Надо вообще уехать куда-нибудь, в Италию, в Рим, там сейчас хорошо. По делам фонда, к примеру. Предупредить Первого и, если он одобрит, поехать. Надо будет – вызовут. Хорошо, что сегодня нет важных гостей. Что-то этот не так ест. Где же Первый? Печеная форель очень вкусная. После йогурта немного клубники и можно на этом остановиться.

         Обед продолжался. Она уже готова была откланяться, как появился Первый. Он вошел, как обычно, стремительно, пожал руки, кому надо, подошел к президенту и, протягивая руку, задержал взгляд. Этот взгляд она очень хорошо знала – он будто бы удивился и помедлил, раздумывая. Сказал: «После обеда поговорим, не уходи без меня», – и прошел к своему месту. К нему уже устремился официант с красиво уложенными устрицами на большой тарелке.

         Митяй, услышав слова Первого, да и просто увидев его, вспотел от страха, но взял себя в руки и, потягивая минералку из фужера, ждал. Он решил – будь что будет – и успокоился. Если этот все понял, то надо отдать должное его тактике – дал возможность ситуации развиться и мне подумать. Жена-то молодец – ничего не сказала и явно хочет незаметно исчезнуть отсюда – ну что же, это выход. Исчезала бы подальше и наподольше – мне еще только постели не хватало. Хотя было бы недурно, – размечтался Митяй и даже хлопнул водочки, забыв об опасности, нависшей над ним.    

         Первый недоумевал – кто это? Сидит тихо. Жена виду не подает. Предупрежу охрану, чтобы проводили в кабинет. На что рассчитывает? Главное, шум не поднимать. Казалось, он знал все варианты, да и президент всегда предупреждал его о замене, согласовывал детали – в таком деле у них секретов не было. Что-то непредвиденное? Мысль о самозванстве ему даже не приходила в голову, а напрасно. Устрицы немного отвлекли от неприятного факта, но он уже ждал разъяснений и потому спешил закончить обед поскорее. Надо же, водку пьет. Всегда коньяк предпочитал. И вилку не так держит. Поворот головы другой. И улыбка. Вот на чем засыпаться легко. Надо продумать. Как только выясню все, решу, что делать.

         – Поговорим в кабинете? – Первый подошел совсем близко и проговорил тихо. Митяй понял, что играть не за чем, и, улыбнувшись, сказал:

         – Ведите.

         Первый тоже улыбнулся и пошел первым.

 

Глава четвертая, следующая

 

         Дмитрий Анатольевич все вспомнил. Он огляделся вокруг – белые стены, закрытые двери, решетки на окнах… Больница. Он лежал и смотрел в потолок. Потолок был исполосован солнцем, и от каждой полосы веяло или холодом, или теплом. Он лежал и смотрел. И вдруг услышал тишину в душе – стало так хорошо и покойно. Это испытание послано мне Богом, слишком оно невероятно, чтобы быть случайностью. Я должен испить чашу, но не ту. И отец сказал смириться. Так надо для чего-то. Как же там? Не я сказал, но ты? Может, и хорошо, что так все сошлось? Видно, это – моя участь, а не та.

Интересно, что бы было, если бы прокуратор не внял ропоту толпы и отпустил Его?  Дмитрий Анатольевич смотрел на причудливое узорочье теней на потолке и успокаивался, все больше и больше, пока не распространилась тишина тела и покой не стал формой существа. Он перестал себя ощущать и только видел яркую синеву неба, в которую стремилась его душа. И можно было не дышать.

         Сколько прошло времени – он не знал, но когда пришел в себя и смог думать, голова его была ясная, на душе – спокойно, а в теле – легко. Он пошевелил пальцами рук, ног – живой. Лежать было приятно, как после работы или прогулки. Но безмятежность нарушил поворот ключа в двери. Вошел человек в белом. Дмитрий Анатольевич улыбнулся – он не чувствовал в нем врага, наоборот, ему даже нравилось, что кто-то пришел.

         – Очнулся? Вставай, милок, к врачу пойдем.   

 Дмитрий Анатольевич поднялся, продолжая улыбаться, и едва удержался на ногах – голову вдруг закружило и пол пошел из-под ног. Он сел на край кровати.

         – Посиди, посиди, бывает. Щас пройдет.

Они шли по коридору, пронизанному солнечным светом. Дмитрий Анатольевич был почти счастлив, когда они остановились у двери кабинета с табличкой «Профессор П.И. Платов».

         – Ну вот, привел, как просили. Мне тут остаться или за дверью подождать? – спросил медбрат.

         – Подождите, пожалуйста, – доктор поднял голову, – садитесь, Дмитрий Анатольевич.

         Дмитрий Анатольевич сел и стал разглядывать то, что было на столе: папки, чернильный прибор – массивный, из темного оникса, с украшением в виде копий со знаменами, как в кабинете директора школы, – лампа с зеленым абажуром. Потом взгляд перешел на руки профессора – холеные, с пухлыми пальцами чувственного мужчины, – потом взглядом поднялся до шеи, подхваченной белым воротничком с галстучным узлом, еще выше, до подбородка, сжатых в улыбочку губ, прямого носа и остановился на глазах. Темные, чуть прикрытые веками, они внимательно смотрели на него, не отрываясь. Дмитрий Анатольевич поймал себя на том, что не отводит глаз и спокойно смотрит в эти темные глаза. Он удивился сам себе. Прежде он не мог этого. Что произошло с ним за последнее время? Откуда этот покой и уверенность в себе? Как только он перестал требовать справедливости и вообще хотеть чего-то не возможного для этих людей, так сразу и успокоился. Оказывается, человеку не так много надо для спокойствия – перестать хотеть невозможного. Кажется, этот профессор понимает, что происходит со мной.

         – Дмитрий Анатольевич, вы по-прежнему считаете себя президентом? Вы можете вспомнить, что произошло и как вы дошли до жизни такой? – спросил профессор, смотря ему прямо в глаза.

         Дмитрий Анатольевич молчал, раздумывая. Что ему ответить? Что я – президент? Он же не готов верить, значит и не поверит, а только продлит лечение. Не стоит сопротивляться ожидаемому. Скажу, что это не я.

         – Вы меня так называете. Но имя мое совпадает с его именем. Да и сходство есть, если верить зеркалам. Понимаете, я живу один, телевизор все время работает, вот и насмотрелся на свою голову. А тут выпил лишнего. Поверите ли, ничего не помню до сегодняшнего утра, только отдельные вспышки каких-то картин из сериалов. Не понимаю, как здесь оказался. Только вот пришел в себя. И опять спать хочется.

         Дмитрий Анатольевич видел, что профессор смотрит одобрительно, и решил не говорить лишнего. Лучше помалкивать, за умного сойдешь. Надо все обдумать не торопясь.

         – Пожалуй, вам лучше вернуться в палату. Полежите, отдохните, мы понаблюдаем ваше состояние. Через три дня консилиум. Если все будет хорошо, предложу вас отпустить под присмотр участкового врача.

Профессор вызвал медбрата и попросил проводить больного. Дмитрий Анатольевич был рад вернуться к себе, чтобы поскорее лечь и без помех продолжать думать о новой жизни. Когда вошли в палату, он вдруг заметил табличку на спинке кровати, где было написано «Господин Президент». Интересно, кто это придумал так назвать меня? Как странно выглядит. Чего-то здесь не хватает. Дмитрий Анатольевич подошел к столику и стал искать карандаш. Потом подошел к табличке и подписал букву «и». Получилось, на его взгляд, точнее: «Господин и Президент». Третьего не дано, подумал он и лег, подложив подушку под голову поудобнее.         

        

Глава пятая, в продолжение предпредыдущей

         Митяй прошел в кабинет вслед за Первым. Охрана осталась снаружи.

         – Присаживайтесь, – предложил Первый, указывая на место за небольшим столом, где можно было сидеть напротив друг друга. Они так и сели. Митяй чувствовал неловкость, но страха не было, хотя то, что происходило, не могло сулить ничего хорошего. Первый внимательно смотрел ему в глаза и ничего не говорил. Паузу держит. Ну что ж, я тоже не буду спешить высказываться.

         – Кто вы? – продолжал Первый. – Я вас не знаю. Президент успел кого-то еще завести без моего ведома? Иначе как бы вы сюда попали? Сам-то он куда пропал?

         Митяй сидел на стуле как приклеенный. Что отвечать? Вот ситуация! А на что было рассчитывать? Что никто ничего не заметит? Смешно. Вот теперь соображай, выкручивайся… И он вдруг все понял, он понял, что ему делать, и сразу успокоился. Натянутую струну внутри отпустило, он расслабился и вздохнул, и даже улыбнулся, открыто и от души. Он не будет ничего придумывать, не будет лгать, изворачиваться – он расскажет все, как было. Надо же, как все просто! Просто рассказать правду!

Первый смотрел на него и удивлялся спокойствию этого незнакомца – так держаться! Ведь на волоске висит! Что за основания у него так себя вести? И где Дмитрий Анатольевич?

– Так расскажите, кто вы, как вас зовут и откуда вы взялись?

Митяй помедлил, размышляя, с чего начать – слишком невероятна была его история, – и рассказал всё с того самого утра. Первый выслушал спокойно, ухмыльнувшись один раз, в истории с обезьянником, и что-то записал. В конце истории он заволновался и стал вертеть карандаш.

– Так вы ничего не знаете о президенте? Он остался в обезьяннике? Отделение милиции помните?

– Конечно. О президенте могу только предполагать. Для меня было неведомо, куда меня уводят, я думал, на допрос. Удивился, когда сел в такую машину, думал, игра, сейчас все исчезнет, но все продолжалось, и после парикмахерской я вошел в роль, обнаружив поразительное сходство. Не понимаю, как эти дни никто ничего не замечал. Если бы не жена президента, от которой не утаишься – я же не знаю, как с ней быть наедине, – если бы не вы, даже решения начал бы принимать, так проникся тем, что я президент. Хорошо, что так тихо все решается, – готов все сделать, как скажете.

Первый мучительно соображал, что делать и как использовать ситуацию в интересах власти. Придется всё, кроме представительства и официоза с речами, взять на себя. Свои помогут. Команда работает, охрана и распорядители вышколены – все катится по рельсам, протокол работает сам за себя. Приставим к этому человека, который будет отвечать за встречи и переговоры. Классный переводчик будет в самый раз – и здесь, и там может говорить за него, если что. С женой договоримся: хотела в Италию – поедет в Италию. Сам займусь поисками Дмитрия Анатольевича, думаю, след легко обнаружится – такое не теряется. И даже не знаю, стоит ли торопиться?

 

Все пошло как по писанному кем-то: встречи, речи, обеды, фуршеты, полеты, самолеты… – передохнуть или подумать было некогда. Митяй быстро усваивал всё новое, ситуацию чувствовал изнутри, с «женой» встречался только на официальных мероприятиях, а то и вообще не видел, держал прямую связь с Первым и всегда мог посоветоваться с ним и по телефону, и с глазу на глаз. Проблем не было, пока в какой-то момент при личной встрече, сидя за столом напротив Первого и глядя ему в глаза, Митяй вдруг не понял, что перед ним другой человек...

И тут произошло неожиданное – Митяй не испугался, а наоборот, обрадовался! Он ждал этого! В самых потаенных уголках сознания он этого ждал! Он уже измучился терпеть превосходство Первого и его довление над собой. Сначала этого не замечалось, в новой ситуации ему было даже удобнее полагаться не на свой ум. Но со временем в голову стала закрадываться мысль о недовольстве и несвободе, накапливалась какая-то нерасходуемая энергия, сжимавшая сознание в пружину. Главное, что он не мог никуда приложить эту энергию, эту скапливающуюся силу. Если бы он смог влюбиться, то как-то бы реализовался в этом чувстве, – так ему казалось, – но он не мог влюбиться, никакой подходящей женщины и близко не было видно. А сжимаемая пружина уже не давала покоя. И вдруг такой момент! Митяй понял, что своё возьмет! Он едва сдержался в эту встречу, но сумел не показать виду, что волна торжествующей радости поднимается из глубин его исстрадавшейся души! Он уже почти ликовал.

При первом же заявлении их обоих по поводу всемирно значимого события, Митяй высказался с декларативным, то есть не терпящим возражений, осуждением позиции Первого. Когда он произнес последнее слово, с души свалился камень. Он ликовал! Вот тебе! Получи! За все твои наставления и ограничения! За то, что не ты – первый! Получил указания высказать свое мнение? Получи и приказание. Митяй долго еще не мог успокоиться, но после обеда взял себя в руки и решил не упускать момента. Попробую сам принимать решения. Насколько возможно, – решил он.

Он решил, мечтая, но понимал, что не сможет обходиться без помощи Первого, что они – связаны и что, как римский Янус, – не могут быть один без другого.   

 

Глава 6, возвращающая к 4-й

«Кто считает, что у него всё хорошо, должен оставаться в Куршавеле…» – бесконечным повторением звучали эти слова, услышанные по пути от главного к себе в палату, в голове Дмитрия Анатольевича, пока он спал. Главный обещал отпустить… Не хочу оставаться в Куршавеле. Хочу уйти отсюда… Неважно – куда, главное – отсюда. «Где всему этому учат? Я бы поучился», – мысли сами по себе выстраивались в нестройный поток, тормозящий и сбивающий ход. Но впереди уже был виден свет. Уйду, уйду обязательно. Я не хочу туда возвращаться. Мне не интересно. Я не понимаю, о чем они говорят. Я хочу говорить о другом, хочу слышать другие слова, видеть другие лица…

         Что-то неясное возникло в его памяти, какая-то полноводная река, высокий, заросший лесом берег, высокое голубое небо и свет солнца, всё ближе и ближе, и вот он уже плывет к небесам. Вот он уже на том берегу реки, идет куда глаза глядят, сквозь травы и цветы, гуденье пчел, жужжанье мух, через завесу солнечных лучей… И тут из ослепительного света вышел человек. Дмитрий Анатольевич пригляделся и скорее почувствовал, чем увидел, знакомые очертания – отец! Дмитрий Анатольевич сразу вспомнил их первую встречу, когда отец посоветовал ему «принять» то, что было. А теперь – здесь, в лесу? Он упал на колени и обнял отца, и стало так хорошо и спокойно. Как в детстве. Он так бы и стоял всегда, но видение стало вдруг исчезать из сознания. Дмитрий Анатольевич боялся поднять глаза. Не уходи, отец, я не знаю, куда мне идти. Возвращаться – не хочу,  и без тебя быть – не хочу. Иди к людям, тебя ждут, – услышал он перед тем, как проснуться. Свет исчез, но тепло осталось. Дмитрий Анатольевич пробудился спокойным и счастливым. Он лежал в кровати, через окно светило яркое солнце, доставая лучами до таблички «Господин и Президент». И сразу всё вспомнил. И как только вспомнил, сразу понял, что принял решение. Он встал, оделся в то, что было в шкафу, и вышел из палаты – дверь оказалась незапертой. 

         Перед ним был длинный коридор, с правой стороны освещенный окнами. Он пошел по нему. За окнами вдруг всё потемнело, послышался сначала шум ветра, а потом стук капель, переходящий в сплошной гул. Странно, но вокруг не было ни души. Он  шел по коридору, не чувствуя ног под собой, которые несли его вперед, к выходу. Дверь вывела на крыльцо, и он сошёл с этого невысокого крыльца прямо под дождь.

         Кругом никого не было, только старые, причудливо разросшиеся ветвями в разные стороны яблони, мокрые от дождя, – они скрипели и покачивались. Он шёл, куда глаза глядели, будто во сне, не очень-то и сознавая, что что-то происходит. Сколько прошло времени, людей и событий, прежде чем он оказался в вагоне поезда, он не помнил. Помнил только, что очень хотел есть, что попал на раздачу супа на вокзале, потом – в какой-то приемник, где помыли, переодели и снабдили бумагами и деньгами. Он назвал какое-то место, ему взяли билет и вот он у окна вагона, в тепле, в одиночестве, едет.

         Поезд шел долго, пока не настало время выходить. Он и не представлял, где это, и пошёл куда глаза глядят. И вот он – на берегу реки. На той стороне – высоко, всё заросло лесом и освещалось яркими лучами закатного солнца. Недалеко покачивалась лодка со сложенными веслами. Дмитрий Анатольевич решил подождать перевозчика и приземлился недалеко, где посуше. Скоро из леса вышел человек в черной длинной одежде, спросил, надолго ли к батюшке, и пригласил в лодку. Через полчаса они поднимались в гору, к монастырю, расположенному в лесу. Дмитрий Анатольевич увидел крепкие деревянные постройки, храм с сияющими крестами на куполах, и понял, что он шёл именно сюда. Оставив извозчика, он сразу же поспешил в церковь, а после литургии – к старцу, чтобы рассказать о своих размышлениях и попросить разрешения остаться в монастыре.

 

Глава 7, возвращающая к 5-й.

«Я́нус — двуликий бог дверей, входов, выходов, различных проходов, а также начала и конца. До появления культа Юпитера был божеством неба и солнечного света, открывавшим небесные врата и выпускавшим солнце на небосвод, а на ночь запиравшим эти врата. Существовало также поверье, что Янус царствовал на земле ещё до Сатурна и научил людей исчислению времени, ремёслам и земледелию».

         Митяй, начав с конца, читал в энциклопедии о Янусе и проникался идеей двуликого бога. Двуликое правление свидетельствует о времени завершения прежнего периода и начала нового, связанного с просвещением всех и открытием дверей в будущее. Солнце разума в голове Митяя, наконец-то, воссияло. Но торжество превосходства согревало его недолго – вокруг всё горело, в прямом и переносном смысле, и надо было реагировать на события быстро, точно и правильно. Тем более что Первый временно скрылся с глаз общественности. Митяй поехал в Белгород. Там надо было говорить! Мыслью он поначалу перескакивал с одного на другое, и язык не всегда слушался, поэтому результат был неидеален. Но он ничего не замечал. «Чтобы в этом разбираться, где всему этому учат?.. Благодаря этим мерам, включая производство, показатели выросли. И что касается свиней… Перелом уже наступил. Мне тут в тезисах написали «коренной…» но я думаю, что перелом уже наступил… Будем считать, что мы привезли дождь в Белгородскую область и что хоть этим помогли. Если будем помогать, то дело пойдет хорошо… Первый раз посетил могилы предков – будем надеяться, что не последний…» Когда он перечитывал стенограмму, то всё понял. Проснувшегося в нем азарта хватило ненадолго, так как он вдруг ощутил ответственность. Первый в смысле разделения этой ответственности или взятия её на себя был незаменим.  Но Первого не было, и заменить его было некем – только сам. Поэтому на первом же общем сборе сказал: «Моя не реплика уже, а приговор. Реплики у вас, а все что я говорю, в граните отливается», – и ужаснулся – пора остановиться. Где же Первый?

         А Первый все слышал и тоже ужасался – что творит?! Куда смотрит служба президента? Нельзя прямо-таки собой заняться, тут же косяки идут – возомнил себя богом! Ну что несет? Что еще придумает? Вот бы отправить его куда-нибудь – на Кипр что ли? Пусть искупается в море, Афродиту вспомнит… Пора бы уж и Дмитрия Анатольевича найти, куда запропастился?

 

Глава 8, отсылающая к 6-й.

         Время для Дмитрия Анатольевича, получившего в крещении другое имя – Василий, – остановилось: оно больше не текло, не неслось – оно просто наполнялось, и наполнялось повседневностью, такой обычной и такой значительной для её участников. Она скрыта от глаз сторонних случайных наблюдателей, но она живет, наполняясь и наполняя всех и вся. Сначала он был помощником келейника старца и его чтеца. Слушая чтение правила и службы, Василий пытался одновременно следом читать и понимать, что было непросто. Старец на вопросы отвечал уклончиво и иносказательно, и Василию приходилось ещё и ещё раз перечитывать, пока, наконец, слово не исполнялось для него живым и внятным смыслом. Тогда ему становилось ясно, почему старец не торопится всё разъяснять ему. Одновременно он работал и в хлебне – пек хлебы. И это послушание больше всего просвещало и радовало его. Как это происходило, он не знал, но, подготавливая посуду для квашни, замешивая тесто, дожидаясь его поднятия, а потом вываливая на белое полотенце и разбирая его на равные кусочки для последующего укладывания в формы, Василий понимал, что он возделывает и заново творит хлеб, мир, себя, и всё это наполняло его душу радостью и выливалось в один возглас: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!»

         Новая жизнь настолько переполнила всё его существо, настолько течение времени замедлилось, что он не мог сказать, сколько его прошло, прежде чем его отправили в дальний скит. Там Василий к своим уже имеющимся хозяйственным навыкам добавил поварское искусство и умение рубить дрова. После того как научился, думал, что умел это делать всегда и не понимал, как он сам и все другие без этого могут жить. Начинались осенние заморозки и первый снежок, ещё пушистый, едва покрывающий всё вокруг, встречал по утрам его, радостно выходящего на двор, кружащимся танцем. После первого же удара топора по чурке снежок разлетался, как от дуновения ветерка, и Василий веселился от души, наблюдая за причудливым перемещением снежинок. До первого призыва колокола. И тогда он спешил на службу.  

         Василий любил приходить первым, пораньше, чтобы открывать двери храма, входить в гулкую пустоту собора, проходить в алтарь, когда еще никого нет… Он любил вычитывать часы. Голос ровно и спокойно возносился через очи серафимов к Вседержителю. Василий предстоял Ему в звучащем в храмовой высоте слове. Слово звучало до завершения, истощая действо, и тогда он выходил из храма, чтобы опять вернуться сюда для вечного возношения Слова.

         Всё, что он делал между службами, было желанием и ожиданием предстояния, радостным ожиданием и пониманием, а потому – счастьем. Участие в этом ожидании других людей только разъясняло и уточняло его собственное ожидание, помогало радостно переживать всё, что было вне храма, включая это переживание в богослужение в целом. Он больше не думал о себе, а только о вознесении хвалы Богу. Время не существовало для него. Разве что больше стало появляться разных людей, возникавших около его трудных занятий и вопрошавших о судьбоносном решении. Он говорил только то, что звучало в тот момент в его душе, продолжая трудиться для братии – колоть дрова, носить воду, мыть, убирать, ухаживать за живностью, работать на огороде, копать, сажать, собирать плоды, – слыша только «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!»

         Василий не знал другой жизни. Он её забыл. Всю. Как чужую и ненужную. Когда он услышал: «Здравствуй, Дмитрий Анатольевич, – голос показался ему знакомым, – вот ты где. Долго я тебя искал. Что за история? Что с тобой? Как это могло случиться? Почему ты не сообщил ничего о себе и как попал сюда?» – то не сразу понял, кто это. А тот говорил и говорил, постукивая коробком по руке.  Василий слушал этого человека и видел его в дверях, на пороге, и представлял одним из двух лиц римского бога входа и выхода, бывшего и будущего – своего Первого. И как только тот остановился,  протянул руку и сказал: «Василий». Первый замер и внимательно посмотрел на него – он всё понял, и что было, и что должно быть. Он не стал спрашивать Василия ни о чем – он просто остался с ним. На неделю. Распорядившись о сопровождающих. Все были рады отдохнуть недельку в тишине и благодати.

Но только один человек из сопровождения с особым поручением Первого уехал в Москву, да так, что никто и не заметил. Первый принял это решение сразу, после дневного пребывания в обители. Он решил непременно вернуть Президента, но так, чтобы никто нигде ничего не заметил. Для этого и послал секретного человека обратно, а сам решил присмотреться получше к Дмитрию Анатольевичу. Он и ведать не ведал, что Василий видит все его помыслы, не то что дела.

Первый вставал и укладывался спать вместе с Василием, шел в кромешной тьме по зову на службу и весь день проводил с ним плечом к плечу, выполняя с ним его послушания. Разве что не читал вслух богослужебные тексты, но прослушивал всё, от начала до конца. На слух воспринималось иначе, он обнаружил это, когда стал глазами одновременно следовать по книге, а так всё сливалось в одно бесконечное слово. Через три дня он почувствовал, что дышать стало легче, через четыре – трудиться радостнее, а через пять – в душе поселился покой. Он даже подумал, что, может, бросить всё и остаться тут, но тут же одумался и простил себе эту минутную слабость – труба звала, работа есть работа, тоже служба – служение народу и стране. Никакие низменные мысли в голову ему не приходили. На шестой день доверенный человек возвратился, и не один. В закамуфлированном его спутнике с трудом можно было узнать Митяя, но это был он. План Первого как всегда был до гениальности прост – он собирался, не нарушая внешнего устоявшегося порядка, всё вернуть на свои места. Всё для этого складывалось наилучшим образом: президент становится самим собой – самозванец остается в обители. Под присмотром, конечно, но это лучше, чем исчезнуть вовсе или попасть в заточение. И пластическую операцию делать не надо – кто знает, как всё повернется, может еще пригодится, обучен всё-таки, разумен, в меру честолюбив – пригодится… Теперь дело за президентом – захочет ли вернуться Господний служитель? Он готов служить людям, на этом и надо стоять.

 

Глава 9-я, заключительная

 

Василий решил вернуться на место президента. Он всё понял сразу, как только увидел Первого, поэтому неделю спустя, когда появился тот похожий на него человек, Василий отправился к духовнику, чтобы получить благословение. Старец уже ждал его. Они разговаривали около часа, обо всём, и о служении людям тоже. Старец предостерег Василия от трудностей возвращения, напомнил о начале и о жертвенности власти, но укрепил его в его решении. Пригласил приезжать, если будет надобность, и благословил на трудный путь. Сказал, что позаботится о новеньком, побудет помощником его  келейника, а там увидим. Василий вышел, преисполненный благодарностью. У ворот его ждал Первый. Он уже проинструктировал Митяя, сказал, что тот будет пока у старца и что рядом будет свой человек. Сказал, что старца надо слушать беспрекословно, выполнять всё, что попросят, и постараться вникнуть в быт и служение как можно быстрее, потому что это лучшее, что может быть в такой ситуации для него.

Обратный путь был стремительным. Как-то очень быстро добрались до самолета, перелет был неутомительным, потому что говорили о власти и о Божественной природе начала, что есть человек. Приземлились они в курортной резиденции президента, где за неделю его из Василия и сделали, дали загореть, всего отчистили-отшлифовали и явили миру: через десять дней Василий вышел к народу.   

Народ будто только его и ждал. Сразу оживился и без того «Живой журнал», теперь письма к Дмитрию Анатольевичу просто посыпались – предложения, жалобы, просьбы – служба президента едва успевала подготавливать справки. Прошла пресс-конференция, где журналисты спрашивали обо всём, и о милиции особенно, потому что уже невозможно было смотреть на сытые-пересытые физиономии наместников-генералов и прокуроров. Но даже намеков не было на историю с подменой, что президента радовало и давало силы не рубить с плеча. «Я – юрист по образованию, знаю, как это бывает: легче запереть человека и признание выбивать… Доказательства надо собирать лучше», – ответил он кому-то, и никто не догадывался, с каким знанием дела он это говорил. Отстранил мэра Москвы с вердиктом «недоверие», наградил двух учителей года Золотым пеликаном, послал Белоруссии ноту с сожалением об испорченных отношениях… И наконец заговорил о реформе милиции с кадровым пересмотром и переименованием ее в полицию.

После пресс-конференции события стали нанизываться одно на другое: согласие на участие в заседании «Большой восьмерки», съездил в Узбекистан, поехал на Курилы, где пришлось съесть «дальневосточный бутерброд» на глазах у всей страны – раньше бы не заметил, а теперь неудобно как-то, – затем Южные Курилы, куда был приглашен на обед японский посол (меню поразило не только президента, но и посла), после чего поехал в Ессентуки. С деловым визитом. Устроил разнос руководителям силовых и правовых органов, сказав что нет у него веры в эту статистику преступлений – «брехня это зачастую» прозвучало как приговор. И теперь, после всех этих разъездов, – в Москву, в Москву! Там предстоит встреча с женой. Волнительно. Как она всё это пережила?

Президент волновался, когда вслед за охраной шагал на кремлевский обед. За столом уже сидели – он увидел – одиннадцать человек. Василий сразу подошел к своему месту и сел. Жена приветливо улыбнулась, задерживая взгляд на лице, и спросила что-то о делах. Президент плохо слышал из-за гулких ударов крови в голове. Он пытался справиться с волнением, а вокруг уже всё пришло в движение: наполнялись фужеры, предлагались закуски. Он на что-то кивал, и вскоре тарелка наполнилась, но главное блюдо – запеченная ручьевая форель – было подано чуть позже. Вино к рыбе было весьма кстати. Он отпил немного и приступил к трапезе. А к столу уже несли сладкое, и главным лакомством были медовые соты – янтарные, узорчатые, источающие тонкий аромат.

Вокруг все были заняты едой и на него особенного  внимания не обращали. Кроме одного человека – жены. Она наклонилась и спросила: «Ты здоров?» Он кивнул, сказал, что очень соскучился и хочет поговорить с ней. Она покраснела и что-то прошептала в ответ. Это он, он, наконец-то – родное лицо, родные глаза, и эта складочка-улыбка в левом уголке губ. Выглядит хорошо – загорел, подтянулся… Где он мог быть?  Краем глаза она видела, что Первый поглядывает в их сторону. На то он и Первый! Но они с мужем сейчас встанут и уйдут, и будут говорить, говорить… Только увидев своего любимого мужа, она поняла, как соскучилась. Да и страхи и сомнения её одолевали. Хорошо, что можно было в Италии подольше побыть!

Теперь уже президент волновался от ощущения предстоящей встречи. Он всё понял, он видит её глаза и скрытое нетерпение, радуется, что просто её видит. Она умница, всё поняла и приняла верное решение не вмешиваться. Италия выручила. Даже свою любимую клубнику не доела. Вот бы на дачу вместе! Но график напряженный, опять поездки-встречи. Сегодняшний вечер – наш. Хочу просто побыть с ней.  Они встретились в своей гостиной. Сидели и говорили, говорили и не могли насмотреться друг на друга… Президент не думал о том, как он был без неё всё это время, как забыл о ней вместе со всей прежней президентской жизнью, как не помнил о ней, став Василием, но, оказывается, она никуда не исчезала, она всегда была с ним, в нем, его частью, и лучшей его частью. Может быть, именно благодаря такому незримому её присутствию в жизни он преодолел всю тьму и суету, выжил и вернулся к людям новым человеком и новым президентом – уравновешенным, доброжелательным, знающим должное и отвечающим за каждое свое слово… Да, каждое слово. Поэтому ему было не только не стыдно за свои указы, но он считал, что это были абсолютно правильные и необходимые в этот момент решения. Он не терзал свое Отечество, а укреплял веру в него народа, которому и служил.

Первый занимался тем же – разъезжал по стране с севера на юг и с запада на восток, в самые дальние уголки, где можно было с рук кормить медвежат, говорил с людьми, давал интервью, посещал предприятия и фермы. Всё это позволяло прикрывать его заветную идею – успеть подготовить основу для самодостаточного независимого государства с геополитическим центром в Сибири, сделав единовременно обозримыми все его границы. Их пути с президентом не пересекались, но сходились и расходились параллелями, охватывая огромное пространство. Он, как и президент, выслушивал каверзные вопросы по поводу этого их взаимодействия в прошлом, настоящем и будущем, прекрасно понимая откуда они исходят, и прямо отвечал, что заявления подобного рода, конечно, нацелены на то, чтобы оскорбить одного из них, задеть чувство собственного достоинства, побудить к каким-то шагам, которые бы разрушили их служение. Они к этому уже привыкли. И, обращаясь к невидимому провокатору, он просил всех, кто предпринимал такие попытки, успокоиться, не сводить переходные трудности к категориям «добра или зла», а, скорее, к явлению естественному, к неизбежности, возникающей по мере накопления проблем и дающей возможность их решить и изменить к лучшему. Кризисы обнажают болевые точки – ключевые моменты – и обращают к должному. Главное – приносить реальную пользу стране и людям. Вот президент – да он стал другим человеком! И я вместе с ним. И дело тут не в высоте положения его и моего, и не в важности персоны – ну какие мы «персоны»! лошади тягловые в одной упряжи, – а в служении всем и каждому. Хотя, конечно, глава – это персона: ответственность какая, – это возможно только при полной самоотдаче. Главное – не допускать случайных самозванцев к принятию решений. Они же не отвечают ни за что, всё только себе. Взять хотя бы этого господина… Как он там? Проведать надо.

         Митяй входил в новый быт. Ему нравилось, что никто никуда не спешил, но всюду успевал. Колокол своим призывом размерял день на службу и ожидание её.           Что делать, что читать, как быть – всё говорили ему. Он слушал, но внутренне сопротивлялся, считая своё личное время, место, размышление важнее. Искал возможность уединиться. И когда, наконец, уединился, то достал стопочку белой бумаги, самопишущую ручку и сел за стол. Он подумал и написал заглавие: «О власти». Потом долго сидел, будто выискивая что-то глазами на чистом листе бумаги, пока рука не вывела первую строчку: «Трудно удержать власть новому президенту». Он еще посидел подумал и продолжил: «Люди, думая, что всё новое лучше, чем старое, охотно восстают и отрекаются от того, что имеют, пока не понимают, что воплощенное ожидание оказывается хуже того, что было». Митяй взмок от собственной рассудительности и остановился передохнуть, слишком уж постарался. «Там, где президент правит посредством слуг, он обладает большей властью, так как остается единственным узнаваемым всеми правителем, а слугам повинуются бестрепетно, как чиновникам. Тем, кто приобрел власть по собственной доблести и милости судьбы, её удержать легче, имея союзников и соратников. Частный же человек, достигший власти либо преступлением, либо эфемерным благоволением к себе народа, и вовсе ее не удержит, если не будет в дружбе и с народом, и со знатью. При этом надо избегать лести, но покровительствовать дарованиям, делая их советниками. И плох тот советник, который больше заботится о себе, а не о президенте, и плох тот президент, который не возвышает своих советников до определенных высот. Пока президент и советник доверяют друг другу, власть крепка и закон действует. Пока закон действует, народ послушен своему президенту. Пока народ послушен, сила власти прибывает».

         Митяй остался собой весьма доволен и поставил в конце точку, а то если рассуждать подробно, то никакого времени и никакой бумаги не хватит.  Допишу потом. Как там президент сказал? «Самое главное, чтобы мы, перевернув эту страницу, помнили о том, что произошло, но смотрели в будущее, чтобы мы поддерживали добрососедские человеческие контакты в полном объёме. Это не просто выгодно для двух стран. Это, если хотите, зов сердца. Я говорю предельно искренне. И если мы будем трудиться для этого, то мы сможем эту задачу решить. Но здесь не всё зависит только от России – ответ нужен и ответственность». А большего сейчас никому и не вместить.

И тут прозвонил колокол, призывая на службу.

 

10.08.10 - 11.08.11

 

(Продолжение может следовать)